«Ты не понимаешь», — хотел я сказать. Если бы ты только знал, что поставлено на карту. Но нет, я даже не рассказал Обри о шаткости своего положения. Из всех людей в мире, которым я мог бы довериться, Мэтт был не тем, кому я мог бы что-либо рассказывать. Я сделаю все, чтобы остаться равнодушным.

— Продолжай. Я слушаю, — сказал я.

— Меня не волнуют границы, которые вы пересекли, и все такое. Если бы я это знал, то был бы сейчас в офисе английского факультета, а не стоял бы здесь и разговаривал с тобой. Что меня действительно волнует, так это Обри. Она была не в себе со вторника и, наверное, убьет меня за то, что я пришел сюда и рассказал тебе это, но я никогда не видел, чтобы она так переживала из-за парня. Она сильная девушка, а не плакса. Но на этой неделе? Чувак, все гораздо хуже. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Понятия не имею, что она в тебе нашла, но что-то она, должно быть, увидела, потому что ты совершенно сбил ее с толку своим траханьем.

Еще одна неприятная вспышка сочувствия кольнула мою совесть. Я хотел продолжать чувствовать себя уязвленным из-за предательства Обри, но его рассказ о том, как ей пришлось пережить последние несколько дней, заставил меня содрогнуться. С чего, черт возьми, он взял, что имеет право обвинять меня в моих так называемых «похождениях»? Я был жертвой, не так ли? Это не я трахал кого-то другого в баре.

Осмелюсь ли я поговорить с ним на чистоту?

— Послушай. Я не собираюсь притворяться, что мне приятно говорить с тобой обо всем этом, но я вижу, что нет смысла продолжать отрицать, что мы с Обри… были… близкими друзьями, — сказал я, с бесконечной осторожностью подбирая слова.

— Она доверяет тебе. Заботится. Я знаю, что ты ей предан. Но после того, что я видел, что вы двое делали во вторник, я не понимаю, как ты можешь приходить сюда и пытаться заставить меня чувствовать себя дерьмом. Неужели она ожидает, что я закрою глаза на ее поведение?

— Ее поведение? — Мэтт фыркнул. — Ты говоришь о том, что, как тебе показалось, ты видел в «Мэдисон»? Я мало что помню — был в стельку пьян. Я пришел туда, и Обри пришлось позаботиться обо мне. Очевидно, ей пришлось меня поддерживать, чтобы я не упал. Если бы она этого не сделала, я бы оказался на заднице. Итак, когда ты приехал, ты увидел это. И она попыталась проследить за тобой, а потом написать сообщение — хотела объяснить, что произошло, — но ты проигнорировал ее. И знаешь что? Как обычно, она не стала на меня злиться. Каким-то образом они с Джули довезли меня до дома на такси. Я едва мог стоять, не говоря уже о том, чтобы идти.

Я тупо уставился на него. Я не мог сопоставить то, что он говорил, с тем, что видел: они оба были прижаты друг к другу, он обнимал ее, уткнувшись лицом ей в шею, ее нога была зажата между его коленями, одна рука у него в волосах, другая гладила его по спине. И Джули была там?

— Ты даже не представляешь, как сильно я хочу тебе верить, Миллер, но то, что я увидел, было не просто поддержкой Обри, чувак.

Он цинично рассмеялся.

— Знаешь, что я увидел, Грант? Я увидел, как моя бывшая целовалась с другим парнем, и у меня голова пошла кругом. Уверен, даже ты можешь это понять. Обри, как всегда, была рядом со мной. Она утешала меня. Если кому-то нужна помощь, она всегда рядом. Если это тебе как-то мешает, парень, лучше тебе отступить.

— Хочешь сказать, что во вторник вечером между вами ничего не было?

— Ничего, кроме того, что Обри — отличный друг. Если ты думаешь, что за этим кроется что-то большее, то это плод твоего собственного испорченного воображения.

Правда, стоящая за его словами, поразила меня с такой неожиданностью, что у меня перехватило дыхание, когда детали его истории встали на свои места. Я тяжело вздохнул и грубо потер лицо.

— Ах, черт возьми. Не могу в это поверить!

— Уж постарайся, — сухо сказал он.

— Господи, она, должно быть, ненавидит меня, — вздохнул я. — Ненавидит, правда?

— Ненависть — сильно сказано. Она разозлилась, что ты предположил худшее и не дал ей возможности объясниться, но не думаю, что она тебя ненавидит. Я бы не сказал, что ты вне игры.

Я упер руки в бока и беспомощно уставился на него.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Честно.

Он несколько раз сжал и разжал челюсти.

— Потому что Обри заботится о тебе. Потому что ты не слушал ее, когда она пыталась достучаться до тебя, и потому что она слишком горда, чтобы продолжать попытки. Обри — одна из самых независимых и волевых женщин, которых я знаю. Может, она и хандрила день или два, но она не собирается предаваться унынию вечно.

Похоже, он был прав. Во время сегодняшнего урока она лелеяла то, что можно было описать только как глубоко укоренившийся гнев.

— Ты хочешь начать с ней всё сначала? — спросил Мэтт. — Тебе лучше встряхнуть своей высокомерной головой и сделать первый шаг, потому что она убеждена, что ты считаешь, будто ей нельзя доверять.

Я взвесил все варианты, пытаясь решить, как поступить. Хотя передо мной был Мэтт, и он, казалось, был готов говорить откровенно, я испытывал сильное искушение задать вопрос, который хотела задать Обри с того самого рокового вечера, когда мы вместе смотрели «Гамлета». После недолгих раздумий я решил попробовать.

— Могу я задать тебе один вопрос и попросить дать на него честный ответ?

— Да, — сказал он. — Но ничего не обещаю.

— Ладно. Между вами двумя когда-нибудь что-нибудь было? Там. — Спросил я. Теперь он должен был собраться с духом и сказать мне правду.

Он улыбнулся и отвел взгляд.

— Тебе не кажется, что об этом тебе следует спросить у Обри?

— Ну, я же спрашиваю тебя, не так ли? — воскликнул я, пытаясь спровоцировать его на ответ.

— Мы с Обри лучшие друзья, — сказал он. — Люблю ли я ее? Готов поспорить, что нет. Если бы это было не так, я бы сейчас с тобой не разговаривал. Влюблен ли я в нее? — Он помолчал и покачал головой. — Нет. Я не могу говорить за чувства Обри. Если тебе нужна более подробная информация, придется обратиться к ней.

Это был не совсем