После первого замешательства он понял, что «неприличие» ее состояния не имеет для него значения. Главное, ему хотелось верить, что она напилась, потому что хотела сдержать свое обещание научиться пить вино, чтобы быть ему достойной женой. Ему хотелось верить, что Уитни думала не только о своей чертовской гордости и об удовольствии, которое он мог ей дать, что она начинает думать о нем… любить его… хотя бы немного.

Гарнер взял Уитни на руки, она сонно прижалась к нему, и он понес ее наверх, в ее комнату, сопровождаемый Маделайн и Эджуотером, которые обменивались негодующими взглядами.

На следующее утро Гарнер со злорадной улыбкой нагнулся к побледневшей Уитни.

— Вероятно, ты права. Женщина, которая не может удержать в себе вино, не должна пить. — Уитни хотела что-то возразить, но он зажал ей рот рукой и нагнул над тазиком, который поставил рядом с кроватью.

Когда Уитни освободилась и смогла дышать, она подняла на него взгляд из-под спутавшихся волос.

— Прости. Твой дедушка предложил научить меня пить разные вина, и… Господи! Они такие коварные… просто не замечаешь, как опьянел!

— Я вижу, тебя просто опасно надолго оставлять без присмотра, — сказал Гарнер, сидя рядом с Уитни на кровати и поглаживая ее бледное лицо. — Что мне с тобой делать, Уитни Дэниелс?

— Уитни Дэниелс Таунсенд! — удалось ей выговорить. — Теперь я миссис Таунсенд.

Гарнер засмеялся:

— Да, да, конечно!

Благодаря заботливому уходу Гарнера и Мерси Уитни пришла в форму уже через два дня и поклялась не пить ни вино, ни ром, разве только если ее к этому принудят. Гарнер с некоторой тревогой заметил заговорщицкие взгляды, которыми за ужином тайком обменивались Уитни и Эзра. Но свое слово она держала: за едой, как и он, пила только кофе, и он с облегчением покачивал головой, когда она вызывала у его деда хриплый смех и саркастические замечания. Они определенно симпатизировали друг другу. Гарнера это искренне удивляло, так как он и представить себе не мог, что старику хоть кто-то способен понравиться.

Гарнер стал подумывать, чем бы занять Уитни, чтобы избавить ее от презрительного отношения Байрона и эксцентричного влияния Эзры. Что же делают замужние леди весь день, каждый день?

— Решительно отказываюсь! — возмутилась Маделайн, когда Гарнер предложил время от времени выводить Уитни в свет. — Твоя жена невоспитанная и непредсказуемая, и я не желаю, чтобы она опозорила меня перед моими знакомыми.

Гарнер рассердился. Непредсказуемая? Верно. Но даже в первый день пребывания Уитни вТаунсенд-хаусе ее нельзя было назвать невоспитанной. Напротив, она держала себя удивительно хорошо, принимая во внимание ее незнание требований светского общества.

Не требовалось особой проницательности, чтобы понять, что лежит за отказом Маделайн. В доме, полном мужчин, она привыкла быть единственной женщиной. И хотя мужчины Таунсенды никогда никого не баловали, даже маленькую сироту, которая приходилась одному из них внучкой, а другому племянницей, она многого сумела от них добиться, в частности, в прошлом году она настояла, чтобы они выплачивали пенсию ее состарившейся гувернантке. С тех пор Маделайн пользовалась такой свободой, которая была немыслима для шестнадцатилетней девушки. Гарнер с удивлением сообразил, что раньше даже не задумывался о том, что ее никто не воспитывает.

«Мои знакомые», — сказала она. Гарнер озабоченно нахмурился. Значит, у нее есть друзья?

После отказа Маделайн помочь Уитни стать леди Гарнер оказался перед серьезным затруднением. Вряд ли Уитни могли заинтересовать ведение дома, занятия музыкой, рисование и вышивание, так же как и посещение магазинов — все, чем с увлечением занимались дамы его круга. Не найдя ничего лучшего, время от времени он пропускал работу в конторе и сопровождал Уитни в прогулках по городу.

Наконец он уступил настойчивым просьбам Уитни показать ей винокуренное предприятие Таунсендов. Однажды ясным и холодным днем он усадил Уитни в обитую бархатом карету Таунсендов и повез в южный конец заводского района.

Он давно уже не был в огромном трехэтажном строении, где Таунсенды варили ром. Когда семейный бизнес разросся настолько, что включил в себя и другие предприятия, контора компании переехала в более фешенебельный район города, где располагались в основном финансовые учреждения. Необходимости постоянно контролировать работу винокурни не было, поскольку она продолжала приносить прибыль. Поэтому он был поражен, увидев обветшавшее здание с покосившимися дверями и ставнями и давно не мытыми окнами.

Внешний вид здания словно предупреждал о царившей разрухе внутри самой винокурни. Выщербленный кирпичный пол застилала прогнившая солома, вдоль стен в беспорядке громоздились ржавые решетчатые ящики для бутылок и старые бочки. Воздух был спертым и душным, рабочие, которых они видели в сумрачных отсеках цеха брожения и на складе, поражали своим оборванным видом.

Гарнер нашел мастера, и между ними завязался горячий спор о возмутительном состоянии предприятия. Уитни ничего не оставалось делать, как одной отправиться на экскурсию по винокурне. Угрюмые, одетые в лохмотья рабочие провели ее сначала в огромный цех, где, собственно, и производилась перегонка и где лицо опалял пылающий жар, а затем в помещение, куда поступал готовый ром. Она попросила разрешения попробовать свежую партию. Рабочие подозрительно осмотрели элегантное бархатное платье Уитни, меховую накидку и муфту из горностая и довольно грубо отказали ей.

Ничуть не обескураженная их грубостью, она решительно заявила:

— Я все равно намерена попробовать ром… даже если мне придется самой его зачерпнуть!

Последовала молчаливая дуэль упрямых взглядов, после чего ей передали оловянную кружку с только что сваренным ромом. Под настороженными и угрюмыми взглядами рабочих Уитни сделала один глоток и постаралась скрыть свое смущение.

— Ну? — мрачно спросили ее.

Уитни не успела ответить, так как в эту минуту вошел Гарнер, который повсюду ее искал и отнюдь не обрадовался, застав в обществе грубых мужчин, да еще с кружкой рома в руке.

— Я только что попробовала, — невозмутимо сказала она и протянула ему кружку. — По-моему, тебе тоже стоит попробовать. Это совершенно не похоже на тот ром Таунсендов, которым меня угощал твой дед.

Против своего желания Гарнер отведал напиток, и от кислого водянистого вкуса у него свело челюсти. Предложив Уитни руку, он поспешно покинул завод, и только когда они уже приближались к дому, отозвался наконец на мягкое пожатие ее руки.

— Ты расстроен, — сказала Уитни, подводя итог их общим впечатлениям. Ей было ясно, что производство рома на предприятии сильно пострадало от безразличия к делу, характерного для Таунсендов, которые думали только о получении прибыли.

— Проклятие! — Гарнер с досадой ударил по колену рукой, затянутой в перчатку. — Производство рома под маркой Таунсендов заложило основы нашего семейного состояния. И очень тяжело видеть, до чего все деградировало! Эта винокурня позорит наше имя!