— Мне нужна твоя любовь, Гарнер Таунсенд. — Уитни вложила в этот горячий шепот весь пыл и горячность своего существа, все тепло и нежность растущей любви к нему. — Приди ко мне и люби меня. А я буду с радостью носить дамскую одежду.

Гарнер застыл, вздрагивая у дверей самого рая, не смея поверить собственным ушам. Любить ее? Так она этого хочет? Господи… Да… Он будет ее любить… Он уже ее любит… И всегда будет любить ее…

— Да. — Он обнял ее, крепко прижал к себе и нагнулся к ее рту. — О да!

Он жадно впивал пряную сладость ее дыхания, с восторгом ощутив, как, вздрагивая от желания, она приникла к нему и обняла горячими руками, поглаживая по спине, на которой перекатывались тугие мышцы.

Гарнер застонал и, не прерывая поцелуя, попытался развязать ее нижние юбки. Она засмеялась низким гортанным смехом, когда поняла, что он хочет сделать, и помогла ему. На мгновение оторвавшись от его губ, она проговорила:

— Ты не хочешь, чтобы они остались на мне?

— Нижние юбки… — прошептал он, покусывая ее полные губы, — не входят в число моих фаворитов.

Она быстро избавилась от юбок, но когда почувствовала, что он возится со шнуровкой корсета у нее на спине, задержала его руки. Его глаза стали темными и глубокими от снедающего его желания.

— Сегодня мне нужна твоя обнаженная кожа, — выговорил он с напряженной улыбкой. — Хочу любить всю тебя и только тебя. Только Уитни.

В какие-то секунды он снял с нее все белье, кроме чулок, и перенес в кровать. Его сильные и чувственные руки ласкали ее тело, доводя до пика возбуждения. Каждое их движение сопровождалось огненными поцелуями, и ей казалось, что кожа у нее горит… и тает.

Под этими жгучими ласками она выгибалась и стонала, прерывисто дышала и замирала, нетерпеливо стремясь к большему наслаждению и вместе с тем не желая себя лишать ни малейшего восторга. И с каждым движением в ней все ярче разгоралось пламя страсти, заставляя ее жаждать венца наслаждения, который мог подарить ей только он.

— Люби меня, Гарнер, — стонала она, выгибаясь навстречу его рукам, стремясь к нему своим горячим телом, и тянулась к нему всем своим женским сердцем. — Люби меня… всегда.

Пылающий огонь охватил их, когда он скользнул между ее гладкими сильными бедрами. Она обхватила его тело ногами, понуждая его двигаться выше, встречая его мощные толчки, упиваясь гибкой силой его великолепного тела. Бешеный мощный ритм завладел ими, волна за волной желание несло их все ближе к сияющей бескрайней вышине, которую можно достичь только в настоящем соединении.

Все выше, горячее, ближе… пока постепенно ощущение времени не растаяло в торжествующе чистом, невыразимом чувстве свободы и радости. Разрушив невидимые барьеры и освободившись от земного притяжения, душа Уитни птицей взмыла в безграничное пространство, пронизанное сияющим светом и счастьем. И в этом просторе душа Гарнера безошибочно нашла ее душу и слилась с ней, как они только что слились и плотью.

Спустя некоторое время Уитни почувствовала, как он лег рядом, приник к ней и нежно поцеловал в висок, потом привлек к себе ее горячее гибкое тело, и она прильнула к нему и заглянула ему в лицо: Он смотрел на нее с восхищением и глубокой нежностью. Уитни никогда не видела его таким умиротворенным и безмятежным.

У нее сладко сжалось сердце. Она провела пальцем по его квадратному подбородку, а потом по груди, накручивая на палец темные волоски. Гарнер задрожал.

— Ты, конечно, понимаешь, что отныне я все время буду одевать под платье корсет.

— Я… — Он вдруг охрип и покашлял. — Я это подозревал. А с твоей стороны очень грешно напоминать мне об этом. Понимаешь ли ты, бессовестная шалунья, что я не смогу смотреть на тебя, не вспомнив, что там у тебя под платьем! И если ты намерена так поступать со мной… — Он посмотрел на ее ладони, которыми она поглаживала его плоские соски. — Тогда будь готова к последствиям. Я не несу ответственности за свои желания, если ты будешь их вот так провоцировать.

Рука Уитни замерла, а в глазах появились озорные огоньки.

— Ты хочешь сказать, что я могу получить больше, чем то, на чем мы сторговались?

— Именно это я и сказал, моя маленькая, моя пылкая Уитни.

— А чего именно больше — твоей любви, твоих улыбок или твоего времени? — Она провела рукой по его груди, потом ее пальчики запорхали по его губам, и ее лицо засветилось женским лукавством. — Мне нужно все это, Гарнер! Я хочу, чтобы ты каждую ночь был у меня в кровати, вот как сейчас. И заявляю, что хочу, чтобы ты был со мной. Если ты продолжишь меня игнорировать, избегать и сопротивляться желанию уложить меня в постель, тебе предстоит борьба. — Уитни понизила голос до неотразимого шепота. — А как тебе известно, я способна применять в борьбе запрещенные приемы.

И, словно доказывая это, она просияла своей неотразимой улыбкой, от которой его сердце затрепетало. В арсенале железного Таунсенда не было средств, которые могли бы противостоять этому захватывающему душу доводу. Это было все равно что смотреть открытыми глазами на солнце, которое ослепляет и совершенно отнимает способность ориентироваться. Сердце у него дрогнуло от восторга — Уитни слишком его любит, чтобы применять против него грязные приемы.

— Я хочу быть тебе женой, Гарнер Таунсенд. Настоящей женой. — Она оперлась на локоть, и лицо ее стало серьезным и решительным. — Если это означает носить красивые платья с корсетами и пользоваться за столом всеми этими приборами, я буду это делать. Если нужно приучиться пить вино вместо виски, я и это сделаю. И если для этого придется жить здесь вместе с твоей железной семьей…

Глаза ее вдруг испуганно распахнулись. Что она говорит? Она согласна носить корсеты? Отказаться от виски? Но как ни поразила ее собственная решимость, она выполнит свое обещание. Таков был этот сотканный из парадоксов Гарнер Таунсенд, мужчина, которого она жаждала, уламывала торговлей и которого так боялась потерять. Но сейчас он лежал с ней рядом, обнаженный и горячий, глядя на нее с нежным обожанием, которое было больно выносить. И в этот момент она поняла, что, какую бы цену ни запросил Гарнер Таунсенд за свою любовь, она того стоит.

Сердце у него исполнилось радости и восторга, когда он вслушивался в ее решительные слова.

— Ты действительно намерена это делать, моя сладкая Уиски? Действительно будешь носить платья, ладить с моей семьей и научишься как следует тратить деньги?

— Да, если сделка будет честной.

— Хочешь заключить сделку, которая покончит с предыдущими сделками? — Он засмеялся, властно поглаживая ее бедра и груди. Его глаза загадочно потемнели. — Что ты там хотела… мое время, мои улыбки… и ночи, полные любви?

— Не только это, а гораздо больше, — отважно призналась Уитни. — Потому что я твоя, Гарнер Таунсенд. Мое время, мои улыбки, моя любовь — все это принадлежит тебе. — И со вспышкой вдохновения добавила: — Я твоя на все сто процентов, кажется, однажды ты именно так и сказал, да?