мать. В конце 1942 года Рега призвали в Канадские Королевские ВВС в качестве офицера по связи с прессой, и в конечном счете он был командирован в Лондон. Никки в целях экономии переехала к родителям, а потом вернулась в «Ньюс-Геральд» в качестве корреспондента. «Большинство физически годных мужчин, работавших в газете, исчезли, – вспоминала бабушка годы спустя, – я получала редакционные задания, какие никогда бы не получила, останься мужчины на своих местах. У меня были две крупные темы: правосудие и война». Работа, как она говорила, была интересная, но временами эмоционально изматывающая, и она вскоре научилась, берясь за очередную историю, подавлять свои чувства. «Я должна была заниматься работой, а не лить слезы или проявлять свои чувства. Я была наблюдателем, который должен записать для газеты то, что видел и слышал». А еще она научилась тому, что нет никаких извинений неспособности найти материал. «Если тебе дали задание, ты должна его выполнить, невзирая ни на что».

Она проработала всю войну, а после возвращения Рега из-за океана и его решения поступить на юридический факультет университета семья жила на те деньги, что зарабатывала Никки (моя тетушка Терри и дядя Джон родились после войны), работая в ванкуверской «Провинс» в качестве журналиста. В 1970-е, когда я была маленькой девочкой, она все еще работала журналистом.

Мне нравилось просматривать ее альбомы с вырезками, распухшие от многочисленных историй, которые она рассказывала на протяжении десятилетий, работая журналистом, хотя, как это ни печально, мне так и не приходило в голову задавать ей вопросы о ее работе. Откровенно говоря, она была не особо разговорчивой в том, что касалось работы женщины в области, где доминируют мужчины, и я подозреваю, что временами ей ох как нелегко приходилось. В эпоху, когда считалось, что женщины должны мириться с несправедливым, а иногда и откровенно унизительным отношением к себе, их сетования нередко рассматривались как безмолвное признание неспособности выполнять порученную работу. Если случалось, что на нее орал какой-нибудь несдержанный редактор самого неприятного типа, она сохраняла хладнокровие – в этом, как она чувствовала, ей помогал тот факт, что она выросла с пятью старшими братьями – и, когда редактор понимал, что ее так просто не сломить, наградой ей была улыбка и несколько редких слов похвалы.

Никки никогда не получала никаких наград за свою журналистскую работу, потому что работала в бизнесе, где ценится скорость, а не стиль, экономия, а не поэзия. Но она все равно была пионером в своей области, и она помогла вымостить дорожку для моих друзей, которые сегодня работают журналистами. Всегда любопытная, всегда готовая учиться, она даже после смерти Рега в 1980 году вернулась к учебе и вскоре после своего шестидесятидевятилетия получила бакалаврскую степень в университете Саймона Фрейзера.

«Письма из Лондона» никогда не задумывались как книга о Никки, и не в последнюю очередь потому, что она была довольно закрытым человеком, которому не нравилось быть в свете прожекторов; как и большинство журналистов, она предпочитала задавать вопросы, а не отвечать на них. Ее история стала моей отправной точкой, моим вдохновением, но она никогда не была историей Руби. Я начала с судьбы моей бабушки, но мне еще столько нужно было узнать.

В особенности я хотела понять, что чувствовали женщины, жившие в Британии во время войны, поэтому я вернулась к проекту «устные истории», который я осуществила в 1993 году, готовя материалы для моей докторской диссертации. Проект состоял из пятнадцати больших интервью с группой женщин, живших в доме престарелых в Оксфорде, и я, к счастью, оказалась достаточно предусмотрительной и сохранила те мои записи на всех компьютерах, которые покупала с тех пор. Прочтя сотни страниц интервью впервые за почти двадцать лет, я с восторгом обнаружила целую сокровищницу подробностей, которые придали жизни и достоверности моему роману.

Особенно живые воспоминания остались у меня о часах, проведенных с одной из женщин, некой миссис Э. Х. (Я обещала анонимность участницам в 1993 году и считаю себя обязанной держать это обещание и по сей день.) Она родилась в 1915 году в Кардифе, приехала вместе с сестрой в Лондон в конце 1930-х, обе они были уверены, как она вспоминала, что вскоре начнут «копать золото лопатами». Она работала секретарем в юридической фирме, а во время войны была дружинником убежища и волонтером Красного Креста. Дружелюбная и разговорчивая, обладавшая удивительной памятью на детали, она была неисчерпаемым источником сведений о Лондоне во время войны. Здесь она говорит об изнурительной рутине жизни во время Блица:

«Воздушные тревоги обычно начинали сигналить, когда мы выходили из офиса, когда мы выходили из метро – они обычно начинали в половине седьмого. Можно было считать, что тебе повезло, если ты до этого времени успевала прийти домой. Как только объявляли тревогу, мы должны были занимать свои места в убежище, а отбой тревоги давали в половине восьмого утра, и мы, таким образом, возвращались домой, чтобы помыться и сразу же нестись на работу. Но нам удавалось немного поспать – хотя и на бетонном полу».

Объем моего проекта «устные истории» бледнеет в сравнении с библиотечными материалами в Звуковом архиве Имперского военного музея, основанного в 1972 году и содержащего на сегодня шестьдесят тысяч часов профессиональных записей устных исторических свидетельств. Тысячи материалов были оцифрованы, и к ним легко можно получить доступ через сайт музея, и я, готовя материал для «Писем из Лондона», прослушала десятки интервью людей, живших во время Блица и служивших в вооруженных силах или вспомогательных подразделениях, людей, которые сохранили воспоминания о повседневной жизни во время войны.

Я также вернулась в архив, который был мне знаком еще по моим студенческим годам: Архив массовых социологических наблюдений при университете Суссекса. Массовые социологические наблюдения были исследовательской организацией, основанной в 1937 году, и действовали до конца 1950-х (впоследствии организация была восстановлена), их целью был сбор информации о повседневной жизни простых британцев. Я широко пользовалась этим архивом, работая над докторской диссертацией в начале 1990-х, а потом работала с менее обширной онлайновой версией архива. Именно там я нашла воспоминания, которые дали мне сведения, послужившие основой моих описаний жизни в Брайтоне и Ковентри во время войны после бомбардировок 1940 года и в ливерпульском пригороде Эдж-Хилл после катастрофы на Дернинг-роуд.

Личные воспоминания людей, которые пережили войну – непосредственные, яркие, временами поразительно трогательные, – сыграли важнейшую роль в моем понимании истории, которую я хотела рассказать.

Например, описывая обед во время войны, недостаточно сказать, что семья ела сосиски. Кого это интересует? Если же люди, поедающие сосиски, сетуют, что они невкусные, если они рассуждают за столом, из какой гадости эти сосиски могут быть сделаны, рассказывают о своем разговоре с мясником,