в противоположность «грекам», жителям восточной Европы. Шейлок – еврей-ростовщик в пьесе Шекспира «Венецианский купец» (1598).

С. 171. Как свойственно всем упадочным демократиям, датчане в пьесе поголовно страдают преизбытком слов. <…> и простое слово <…> должно воцариться вновь. – Ф. Горн: «При более внимательном изучении этой нескончаемой драмы выясняется, что почти все действующие лица в ней страдают преизбытком слов, и по этой причине произнесенное слово теряет для них свою целительную силу. Если нужно спасти государство и начать новую жизнь, все это должно быть изменено, и простое слово, сопровождаемое соответствующим действием, должно воцариться вновь» (F, vol. II, p. 283).

…изысканную икру лунного света… – По замечанию Б. Бойда, отсылка к словам Гамлета к Первому актеру: «Я слышал, как ты однажды читал монолог, но только он никогда не игрался; а если это и было, то не больше одного раза, потому что пьеса, я помню, не понравилось толпе; для большинства это была икра; но это была <…> отличная пьеса» (акт II, сц. 2. Л).

Юный Фортинбрас обладает уходящими в древность притязаниями и наследственными правами на датский трон. – Некоторое преувеличение. «Почему именно Фортинбрас становится наследником датской короны? Во-первых, он имеет на это некоторое формальное право, поскольку земли его отца отошли во владение датских королей. <…> Для Гамлета государство есть то, чем оно было для гуманистов, – власть, устраняющая анархию и беззаконие, обуздывающая личный произвол. Для Фортинбраса – оно средство удовлетворить его честолюбие; ему нужны земли и власть, чтобы подкрепить наследственный царственный титул» (Аникст А. Трагедия Шекспира «Гамлет». Литературный комментарий. М.: Просвещение, 1986. С. 160–170).

С. 172. Для завоевания Польши <…> трех тысяч крон и приблизительно недельного досуга было бы мало… – «На радостях старик ему назначил / Три тысячи червонцев ежегодно / и разрешил употребить солдат, / уже им снаряженных, против Польши» (акт II, сц. 2. Л).

…слова “вперед, не торопясь” (которые он шепнул своим солдатам, послав Капитана поприветствовать Клавдия)… – Слова Фортинбраса «go softly on» (акт IV, сц. 4) в разговоре с Капитаном и солдатами. После этих слов следует ремарка «Фортинбрас и солдаты уходят».

С. 173. граундлинги – зрители из простого люда, смотревшие представления в театре «Глобус», стоя перед сценой, на дешевых местах.

Нет, “кары” не были случайными, “убийства” не были столь уж нечаянными… – Из слов Горацио в финале пьесы: «то будет повесть / Бесчеловечных и кровавых дел, / Случайных кар, негаданных убийств» (акт V, сц. 2. Л).

Горацио Протоколист. – Умирая, Гамлет просит Горацио: «всех событий / Открой причину»; после этого Горацио говорит: «И я скажу незнающему свету, / Как все произошло» (акт V, сц. 2. Л).

…“Ха-ха, добыча эта вопиет о бойне” <…> озирающего богатый трофей мертвецов… – Слова Фортинбраса «This quarry cries on havoc» сказаны без смеха (акт V, сц. 2); здесь нам потребовалось перевести фразу самостоятельно, так как ни Лозинский, ни Пастернак (ни Кронеберг) не передали необходимый по контексту охотничий термин «quarry».

“Так-так, старый крот неплохо поработал!” – Слова Гамлета в адрес отца-призрака: «Так, старый крот! Как ты проворно роешь!» (акт I, сц. 5. Л); Хамм приписывает их Фортинбрасу в связи со сказанным выше в адрес Норвежца «роет яму».

С. 174. “Побежала пигалица со скорлупкой на макушке” – слова Горацио об Озрике (акт V, сц. 2. Л).

os – кость (лат.).

Смешивая язык ссудной лавки и парусной посудины… – По замечанию Р. Боуи, каламбур Набоков позаимствовал из комментария Дж. Д. Уилсона об Озрике, который говорит как «лавочник, расхваливающий свой товар» и «оставляет язык лавки ради языка парусного судна» («he deserts language of the shop for that of the ship») (The Works of Shakespeare. “Hamlet” / Ed. by J. D. Wilson. Cambridge: University Press, 1934. P. 245).

Падук или Падок. – См. коммент. к с. 113.

С. 175. …Круг рассказывает ему об одном любопытном субъекте, своем попутчике в Соединенных Штатах… – Как следует из письма Набокова к Уилсону от 18 января 1944 г., у этого загадочного персонажа, описываемого далее, как «потрепанный человек с ястребиным лицом» и как «человек-ястреб», был прототип, имя которого, мы, по-видимому, уже никогда не узнаем. Посылая Уилсону первые главы «Человека из Порлока», Набоков заметил: «один мой попутчик во время литературной беседы, состоявшейся у нас посреди дебрей Вирджинии в мужском салоне поезда, непроизвольно скаламбурил: “…этот гай Мопассан…”» (Dear Bunny, Dear Volodya. The Nabokov – Wilson Letters, 1940–1971. P. 136. Пер. мой). Англ. guy (малый, парень) пишется так же, как фр. Guy (Ги), имя писателя Ги де Мопассана.

Ястребиный лик безымянного попутчика, как заметил Г. Грейбс, отсылает к шекспировской главе «Улисса», где Стивен Дедал вспоминает мифического художника и инженера Дедала, создавшего искусственные крылья, и замечает: «Fabulous artificer. The hawklike man» («Легендарный мастер. Похожий на ястреба человек»). Грейбс, однако, не оценил набоковской шутки, поскольку этот «человек-ястреб», «чья академическая карьера внезапно оборвалась из-за некстати приключившейся любовной связи», на самом деле, конечно, авторская личина, вновь возникающая в «Лолите» в женском образе Вивиан Дамор-Блок (анаграмма «Владимир Набоков»), соавтора Клэра Куильти. Она предстает в романе «необыкновенно высокой брюнеткой с обнаженными плечами и ястребиным профилем» (Ч. II, гл. 18). В той же сцене «Лолиты», близко от этого описания, замечено, что одну из идей для своей пьесы «Клэр Куильти и Вивиан Дамор-Блок стащили у Джойса». «Человек-ястреб» отсылает и к самоописанию Набокова в поэме «Слава» (1942): «Я божком себя вижу, волшебником с птичьей / головой, в изумрудных перчатках, в чулках / из лазурных чешуй». В автокомментарии к этому месту Набоков заметил: «предложение обращено к тем, вероятно несуществующим, читателям, которым могло бы быть интересно разгадать намек на связь между Сирином, сказочной птицей славянской мифологии, и Сириным, псевдонимом, под которым автор писал между двадцатыми и сороковыми годами» (Набоков В. Стихи. С. 400). В интервью А. Аппелю-мл. 1971 г. Набоков сравнил райскую птицу-деву Сирин с «handsome Hawk Owl» («красивой ястребиной совой»). Таким образом, отсылкой к «Улиссу», с его героем Дедалом, Набоков связывает греческую мифологию со славянской, а птицу Сирин с Дедалом и его сыном Икаром (к слову, автомобиль Гумберта в «Лолите» носит название «Икар»). Подробнее о птичьих коннотациях псевдонима В. Сирин и различных способах, какими он их обыгрывал, прибегая к мистификациям, см.: Бабиков А. А. Участие В. В. Набокова в берлинском альманахе «Тарантас» // Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына, 2024 / Отв. ред. Н. Ф. Гриценко. М.: Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына, 2024. С. 447–479.

Призрачных приматов, завернутых в саваны <…> С луны под капюшоном… – В письме к Э. Уилсону от 9 февраля 1947 г. Набоков указал, что эти стихи не принадлежат Шекспиру, что видно по не соответствующей эпохе метрике. Р. Боуи отметил, что они составлены из нескольких строк первой сцены пьесы («В высоком Риме, городе побед, / В дни перед тем, как пал могучий Юлий, / Покинув гробы, в саванах, вдоль улиц / Визжали и гнусили мертвецы» – Л) и фразы «the mobled queen» (у Набокова «mobled moon») во второй сцене второго акта. Ни «жалкая царица» Лозинского, ни «лохматая царица» Пастернака не передают значения