Прелестные, но стандартные девушки, окружавшие Сашу, были топ-моделями. Каждая из них отдельно, помещенная в другую, чуждую среду, допустим, в прядильный цех или на молочную ферму, или в группу, собирающую картофель, – представляла бы собой красивый необычный цветок, но собранные вместе в единый букет, они явно теряли индивидуальность, то есть – персональные признаки их, и только их красоты.

Вот такие девушки и окружали сейчас Сашу. Надо же! Костюм так и не сменил! – успела на бегу отметить Виолетта. – Он был все в том же белом костюме, в котором блистал год назад в Севастополе на теплоходе, в их с Виолеттой единственные, встречально-прощальные вечер-ночь-утро, и который сейчас, в эту вторую встречу, приобретал почти знаковый смысл. Ветина шальная идея при виде столь знакомого костюма теперь завладела ею полностью. Костюм из прошлого казался сейчас близким для нее по сути, то есть мистическим подтверждением того, что все получится. Будто порыв ветра налетел на Сашину группу. Они все обернулись, и тут… Саша увидел ее, свою «колдунью»..

В свое время французский фильм с аналогичным названием произвел такое мощное воздействие на одного русского поэта, что он был заочно влюблен в героиню несколько лет, он не смел о ней мечтать и тем не менее – мечтал! Когда же его слава сравнялась с ее и даже превысила ее (по крайней мере на территории СССР), и когда она как-то раз приехала в Москву по своим делам, кажется, на кинофестиваль, – он свой шанс не упустил. Его эфемерная мечта обернулась в конечном счете реальным звездным браком. И хорошо, и пускай!.. Никакой опасности в данном случае для того поэта не было: не надо забывать, что та была всего лишь актрисой, играющей колдунью, в то время, как наша героиня Виолетта была ею по-настоящему, по факту рождения, а это, разумеется, представляло самую серьезную опасность и для мужчин, и для женщин-соперниц. И если бы только это! Если бы колдунья была еще страшненькой, хромой, пучеглазой карлицей, то ладно, можно было бы все отнести к колдовским чарам и только. Но тут ведь была еще и внешность, да такая, что колдовские гены могли позволить себе продолжительные каникулы, лет этак до сорока…

Саша увидел ее и словно получил сильнейший удар в то самое место, которое лишь совсем недавно перестало болеть благодаря чудесной и доброй девушке из города Ижевска. Разящая красота Виолетты, особенно заметная на фоне рекламных шаблонов, окружавших Сашу, второй раз попала в цель. Она бежала к нему, широко раскрыв руки для объятий, будто встретила наконец-то родного и любимого человека после долгой разлуки. Разлука действительно была долгой, это правда, но вот что касается родных и по-настоящему любимых – таких у Виолетты не было никогда. Просто она желала брать от жизни все. Получать, а не тратить, а любить – это значит и тратить, а зачем? Брать нужно все, особенно подвернувшееся в виде случайности. И сегодняшнюю «случайность» тоже следовало взять, и незамедлительно.

Облик Виолетты и ее чары действовали на большинство мужчин страшно, на некоторых даже паралитически, но у Саши был случай особый. Романтик Саша с детства обожал кинозвезд, вызывающих в нем именно романтический отклик. «Римские каникулы» с Одри Хепберн и Грегори Пеком в главных ролях долгое время был его любимым фильмом. А все потому, что там была невозможность соединения двух сердец, бьющихся в унисон. Да как же! – вопило все его существо. – Ну почему принцесса не может выйти замуж за простого журналиста? Протокол? К черту протокол! Но прощальная улыбка Одри Хепберн наполняла душу красивой тоской, а воображение – поисками выхода для героев из безвыходной ситуации, и не давала спать по ночам. Ведь все кончилось хорошо, например, в сказке «Принцесса и свинопас». Ну так это в сказке! А «Римские каникулы» не сказка? Сказки обязаны заканчиваться хорошо! На то они и сказки! В жизни-то – все иначе. Попытки принцессы Дианы нарушать дворцовый этикет вон к чему привели… Хотя, с другой стороны, принц Монако, плюнув на все условности, женился-таки на киноактрисе, а у нас в России – так еще серьезнее. Внук Николая I, великий князь Михаил Михайлович, сознательно потеряв все шансы на престол, женился ведь на внучке Пушкина, Софье, несмотря на разницу в общественном положении! Победила любовь! Престолы, понимаете, из-за нее шатались! А тут!.. И Саша, стесняясь самого себя, плакал в финале фильма всякий раз, когда его пересматривал. А эта ее улыбка! Боже! Да и вся она сама! Легкая, веселая, а если грустная, то все равно легкая. Воздушное существо, живое воплощение грации и гармонии. И когда Саша засыпал в слезах умиления и восторга, эта небесная улыбка Одри Хепберн оставалась с ним всю ночь, она снилась и рождала фантазии, а они, в свою очередь, приводили к стихам. Юные грезы о счастье, о том, что все еще будет… А вдруг… Он возьмет и станет знаменитым и поедет в Америку, а там, на приеме в честь дня рождения… ну кого-нибудь, он ее встретит, и тогда… Что «тогда», Саша не думал, возрастные различия тоже не подразумевались, не до них было, да и потом – разве ангел может стареть? Однако шло время, мечты горели все менее ярко, потом тлели, потом угасли совсем, и если о чем-то и мечталось, то о вполне нормальном, достижимом.

Странно, однако, но ему не в меньшей степени нравилась и другая женщина из прошлого, совсем другая, можно даже сказать, диаметральная противоположность первой, – праздник плоти, гимн сексуальности, торжество чувственности над духовностью. Ее звали Мэрилин Монро. Пусть ее партнер по фильму «В джазе только девушки» и выразился как-то в том роде, что, мол, целовать Монро – то же самое, что целовать в губы замороженную рыбу, но Саша все равно хотел бы оказаться хоть на минуту на месте того самого партнера – Тони Кертиса. Опять невыполнимо мечтал!..

Не правда ли, совсем разные две женщины? И обе они нравились Саше больше всех остальных – и их современниц, и живущих потом. Два полюса, два идеала… И обе они соединились в представлении Саши, когда он встретил «падшего ангела» Виолетту, образовали для него умопомрачительный сплав кинозвезд, которых он любил и о которых мечтал. Виолетта казалась Саше синтезом несоединимого: что-то в ней было от Хепберн, но еще больше – от Монро. А вместе – братская могила для свободы, независимости, воли, достоинства и прочих полезных для всякого мужчины свойств. Вот потому-то Саша и почувствовал себя вновь простреленным насквозь внезапным появлением Веты – в аэропорту, в его жизни, в другом лете…

Близорукий лирик тогда еще не понял, что Хепберн в Виолетте было столько же, сколько поэзии в протоколе допроса насильника. Если уж героиня «Римских каникул» в ком и была, то только в той, которую он так глупо проглядел в городе Ижевске. Он поймет это позже, намного позже…

А теперь Ветино попадание было точным еще и потому, что было эффектным во всех отношениях. Неожиданным – само собой, но и ярким, как антре цирковой гимнастки мирового класса. Вета была хороша, как никогда, а азартный и властный блеск глаз придавал ей еще больше шарма. Природу этого блеска Саша помнил слишком хорошо для того, чтобы остатки совестливой памяти о той, которая его спасала недавно, разом выветрились из его опустевшей головы, чтобы принять, впитать в себя новую встречу; это облако, состоящее из ароматов духов, женственности, кокетства и загадки. Их роман-романс, замолкший, казалось, навсегда, вновь зазвучал в Саше вторым куплетом, и второй куплет создавался прямо на глазах, набело.