И с этими словами он разворачивается и захлопывает дверь. Я остаюсь одна.

Во сне я отправляюсь к маяку. С неба льет дождь, собираясь в лужицы на ступеньках. Наверху сидит Сапфира и смотрит на воду. Я пытаюсь обнять ее, но не могу. Зову ее, но она не поворачивается.

А затем холод сменяется теплом, и крики в моем горле затихают. На поверхность всплывают давно забытые воспоминания, согревая меня своим светом, – отрывки чего-то хорошего, окаймленные мерцанием и теплом, обволакивающим меня на холодном полу.

День, когда мы с Кармен и Айрис решили продавать лимонад, но никто не пришел, поэтому мама переоделась в свой самый нелепый наряд – в бабушкину старую церковную шляпу, оправу от папиных очков, вставные прогнившие зубы, которые ей подарили на слете стоматологов, – проехала через квартал и явилась к нашему стенду с целым мешочком мелочи. «Я пришла, чтобы купить лимонааааааааадуууууу», – сказала она. Мы чуть не описались от смеха.

День, когда папа учил Айрис читать при свете камина, вручая мне «M&M’s» в качестве подкупа, чтобы я не произносила слова прежде, чем она сама поймет, как они читаются.

Субботнее утро после ночевки, когда мы с Линдси шли в центр за блинчиками, поскольку никто из нас еще не получил права.

Поздравления с днем рождения. Запах солнцезащитного крема и арбуза. Треск костра на пляже. Первый смех после долгих рыданий. Как я соприкоснулась пальцами в ведре с попкорном с симпатичным парнем в кино. Как отец пел гимны по утрам. Как дедушкин колли, Оливер Чудо-пес, радовался нашему приезду и…

Не знаю, что меня будит, но я выпрямляю затекшие от сна конечности и сажусь.

Через решетчатое окно проникает лунное сияние. Я осматриваюсь и придвигаюсь к нему, подставляя лицо свету.

Представляю, как он разливается по моей коже и проникает в поры. Представляю, как он недоуменно касается дорожек слез на моих щеках. Представляю, что он полон нашептанных посланий о том, что мир снаружи ничуть не изменился и парочки по-прежнему целуются, ловя его свет своими губами; что он все еще забредает на ночные посиделки, теряясь в сиянии огня. Что где-то этот свет ласкает беременный живот, освещая ножки или ручки, упирающиеся в тело матери. Что где-то он просачивается через стекло детской, спасая ребенка от кошмара.

Я рада, что не упустила его. Этот странное, прекрасное сияние посреди моей клетки. Ничего не изменилось. Мое сердце по-прежнему разбито, как леденец, на который наступил какой-то ребенок. Все по-прежнему дерьмово. Но сейчас? В этот миг? Я жива и впервые в жизни считаю силу внутри себя своей.

Я всегда боялась этого внутреннего монстра, эту манящую тень, которая была слишком сильной, чтобы ее игнорировать. Но теперь я знаю, что худший монстр, которым можно стать, это тот, каким становишься по своей воле. Я слишком долго боялась того, что внутри меня.

Что-то изменилось, когда я отказалась ставить подпись в журнале. Передо мной было все, чего я желала, и я обнаружила, что мне это не нужно.

Я предвестница.

Я поднимаю взгляд к ночному небу. По синему покрову, пронизанному крошечными точками мерцающего света, плывут фиолетовые облака. Я поднимаюсь на ноги и шепчу:

– Господь.

Давненько мы не общались. Возможно, я все еще злюсь на него, или же все дело в том, что завтра меня ждет главный бой, но мне кажется, что я должна сказать хоть что-то.

– В последние годы все было очень, очень хреново, – начинаю я. – Все, от и до. Каждый мой шаг кажется неверным. Все, кого я любила, пострадали. Все это произошло впустую, и я чувствую злость, благодарность, бешенство. Я просто хотела сказать, что так сильно сосредоточилась на том, что изменить, вернуть, сделать иначе, что даже не задумывалась о том, что было просто… идеально.

Прогулка с Сэмом по парку. Звук его смеха. Ощущения от прикосновений его губ.

– Ты что, произнесла слово «хреново» в молитве?

Я подпрыгиваю при звуке голоса, доносящегося с другой стороны решетки.

– Ты всегда так молишься? Что ж, это объясняет наше гребаное невезение, – говорит Сэм, выходя под лунный свет.

Я часто моргаю, гадая, не обманывает ли меня зрение. Но Сэм по-прежнему стоит там.

Я пересекаю клетку, убеждая себя, что все еще сплю. Но когда я подхожу ближе и он поднимает руку к задней части моей шеи, я ахаю и отпрыгиваю назад.

– Ты должен уйти, Сэм! – шиплю я, глядя на сырой подвал.

– Где ты, там и я.

– Как ты сюда попал?!

Он просто ухмыляется, и это выводит меня из себя.

– Уходи! – молю я, но он подходит ближе к прутьям.

Затем снова протягивает руку, и я не возражаю, когда он ласково проводит пальцами по моим волосам. Несколько заколок, которые Сапфира вставила в пучок, с тихим стуком падают на пол.

– Мы не уйдем без тебя, – говорит он низким голосом.

Я качаю головой, но Сэм усиливает хватку на моих волосах и буравит меня взглядом.

– Ты была права. Все, что мы делали, было ради меня. Это не имело никакого отношения к Элизе, поскольку, остановись я хоть на секунду – на одну гребаную секунду, – я бы вспомнил, что любил в ней больше всего. Я забыл ее. Ее дух. Ее волю. Ее непоколебимую веру, что все случается не просто так, но мы не бессильны. Но даже помимо этого мне стоило понять и другую причину, когда мы посещали скриба. Она умерла, чтобы положить конец бойне. Только благодаря ей многие невинные не погибли от руки Ивана. Она остановила его, полностью понимая, что это будет стоить ей жизни.

Я качаю головой. Не могу этого слышать. Не могу поверить в это сердцем.

– Я видела ее, Сэм. Видела, как она вышла из-за деревьев. Я знаю, что ты боялся, что она застукает тебя за этим…

Я начинаю отстраняться, но Сэм дергает меня к себе и заставляет встретиться с ним взглядом.

– Я пытаюсь сказать, что люблю тебя, черт побери!

Я не могу скрыть выражение своего лица, поведывающее ему именно то, что он не должен был узнать.

– Я не боялся, что Элиза застукает меня за изменой. Я боялся, что она увидит, что я снова влюбился. Я боялся двигаться дальше, Веспер.

Он тянется назад и достает блокнот из кармана. Затем открывает его и подставляет под лунный свет. Там написано: «Причины, почему жизнь хороша». Сэм передает блокнот мне.

И я вижу их.

Начинается все с малого: «Солнечный свет в спортзале».

Затем другими чернилами: «Горячий кофе с Вексом».

«Девушка, сидящая напротив в «Алоэ».

Что-то меняется. Новая ручка. Новая колонка. Расстояние между записями сокращается.

«Как она говорит «черт». Как волосы лезут ей в глаза».

Чуть дальше:

«Как она злится. Ее смех. Тот взгляд, когда она замахнулась и не попала по Эбигейл».