Около полудня мы пристали к песчаному пляжу в тени ветвей огромного вяза и пообедали запасами, которых становилось все меньше.

– Смотрите, – сказала Эмми, показывая на тополь на другом берегу, чей ствол раздваивался в десяти футах от земли. В развилке застрял грязный и гнилой матрас. – Как он туда попал?

– Наводнение, – сказал Альберт.

– Такое сильное?

– Эта река родилась из наводнения, Эмми, – сказал Альберт. – Десять тысяч лет назад на севере было озеро больше любого из ныне существующих. Оно называлось Агассис. Однажды сдерживавший его вал из земли и горных пород прорвало, и вся вода вырвалась огромным потоком, который назвали рекой Уоррен. Она пробила долину шириной в много миль по территории Миннесоты до самой Миссисипи. Река, по которой мы плывем, – все, что осталось от того огромного потока.

Мой брат всегда козырял тем, что узнал из книг. И хотя мне было очень интересно, я не собирался говорить ему об этом.

– А пока мы плывем, будет наводнение?

– Возможно, если будут сильные дожди.

«Пожалуйста, не надо дождей», – подумал я.

Но Эмми распахнула глаза от изумления.

– Я бы хотела на это посмотреть.

Моз – я все еще пытался привыкнуть называть его Амдача – сидел отдельно от нас, не далеко, но достаточно, чтобы дистанция ощущалась.

– Оди, ты так и не рассказал, поженились ли принцесса и проказник. – Когда Эмми увидела мой непонимающий взгляд, она сказала: – Проказник и принцесса из твоей сказки. Они поженились?

Пока я раздумывал над ответом, мимо проплыл длинный кусок дерева, попал в водоворот и закружился.

Я никому не рассказывал про нас с Мэйбет, ни слова. Когда Альберт ходил помогать мистеру Шофилду чинить грузовик, я сказал только, что это семья, с которой я познакомился, семья в беде. Не знаю, почему сохранил в тайне свои истинные отношения с Шофилдами или свои глубокие чувства к их дочери. Я говорил себе, что хотел, чтобы Мэйбет – даже если это всего лишь воспоминание о Мэйбет – принадлежала только мне. Я не хотел запятнать это воспоминание, не хотел нападок Альберта на мою первую любовь.

Но глядя на вращающийся кусок плавника, я наконец признал правду: я уже ощущал трещины, грозившие разделить Альберта, Эмми, Моза и меня, и боялся, что мы отдалимся друг от друга. В тот ужасный миг я не мог перестать думать, ту ли семью я выбрал. Это приводило меня в смятение.

– Проказник с принцессой не поженились, – наконец ответил я Эмми. – Принцесса осталась помогать своему народу, а проказник пошел своей дорогой.

– Ох, – сказала она, погрустнев.

– Любовь не всегда получается, – сказал я и швырнул камень в реку.

Мы плыли до захода солнца и достигли окраины города.

– Форрест примерно описал маршрут, – сказал Альберт. – Это, должно быть, Ле-Сур. Давайте остановимся на ночь.

Мы разбили лагерь в маленькой бухточке. Устраиваясь на вечер, мы услышали похожие на выстрелы звуки со стороны города.

– Кто стреляет? – спросила Эмми.

– И в кого они стреляют? – добавил я.

Альберт склонил голову набок и прислушался, на его губах появилась улыбка.

– Это не выстрелы. Это петарды. Сегодня Четвертое июля[40].

Хотя в Линкольнской школе нам никогда не разрешали фейерверки, каждый год на День независимости нас водили в город, где мы вместе с другими жителями собирались около парка Улисса С. Гранта и смотрели, как члены Молодежной торговой палаты запускают ракеты, петарды и бомбочки. Теперь я думаю, как неуместно было заставлять детей, у которых не было свободы – ее у их народа отняли много десятилетий назад, принимать участие в этом празднике. Но правда состояла в том, что мы все любили эти завораживающие огни, разрезавшие небо десятками цветов, и после того, как гасили свет в спальнях, мы шептались друг с другом, обсуждая лучшие моменты и особенно вспоминая красочный финал.

Фейерверк в Ле-Суре начался вскоре после наступления сумерек. Должно быть, парк находился недалеко от реки, потому что взрывы в небе ненамного опережали звук, воздух вокруг нас дрожал от грохота.

– Ой, смотрите! – воскликнула Эмми, когда в небе расцвела огромная пурпурная хризантема в окружении золотых искр. От восторга она схватила Амдачу за руку. Я увидел, как он поморщился, но потом расслабился и, к моему огромному изумлению и облегчению, улыбнулся. Это была первая улыбка, которую я увидел на его губах за целую вечность.

– Сыграй что-нибудь, Оди, – попросила Эмми, когда вокруг снова стало тихо.

На сердце было легко, но я не был настроен патриотично, так что я поднес гармонику к губам и заиграл «Вниз по берегу». Этой песне меня научила мама Эмми, и она всегда поднимала мне настроение.

Эмми сразу же подхватила, распевая от всей души:

– Положу сонную голову на берег реки…

Через несколько тактов присоединился Альберт:

– Больше не буду изучать войну, больше не буду изучать войну…

На третьем куплете Амдача начал показывать слова.

Той ночью мы рискнули разжечь костер и сидели вместе, тихо разговаривая, как в те первые ночи после побега. Мне начало казаться, что наша семья воссоединяется, но я знал, что совсем как раньше больше не будет. С каждым поворотом реки мы менялись, становились другими людьми, и в первый раз я понял, что целью нашего путешествия было не только добраться до Сент-Луиса.

Эмми положила голову мне на плечо и задремала. Я положил ее на одеяло, но она на мгновение проснулась и вцепилась в меня, так что я лег рядом.

Альберт и Амдача остались у догорающего костра, последние языки пламени слабо освещали их лица.

– Прости меня, – сказал Альберт.

«За что?» – показал Амдача.

– Я знал своих маму и папу. Я знаю, откуда я родом. – Он смотрел на угли, но теперь поднял голову. – Я никогда не думал, как это может быть тяжело для тебя.

«Важнее, кто я сейчас».

Альберт взял палку и поворошил угли, так что взметнулись несколько язычков пламени.

– Я боялся, что ты не поплывешь с нами.

«Я вернусь. Когда-нибудь».

– Потому что теперь ты Амдача?

«Разорванный На Куски», – подумал я.

Амдача поднял глаза в ночное небо, мгновение подумал, потом слегка пожал плечами и показал: «А, к черту, можете по-прежнему звать меня Мозом».

Прошло еще два дня, и на горизонте показался Сент-Пол. Первым намеком на то, что лежит впереди, стала внушительная громада форта Снеллинг, чьи серые стены занимали утес в месте слияния Миннесоты и Миссисипи.