Она подняла руку и важно приняла его предложение.

– Спасибо, Пауэлл. – Потом она посмотрела на меня. – Я не стану спрашивать, откуда у молодого человека без всяких средств взялось достаточно денег, чтобы спасти семью, которая ему даже не родня. Я поверю, что они достались тебе честно, и просто скажу спасибо и слава Богу.

Потом она удивила меня. Она встала, обошла костер и крепко обняла меня от всей души, прижав мое лицо к своей груди.

– Что ж, – сказала она, отпустив меня и оглядывая стоянку. – Нам лучше начинать.

Новость распространилась быстро, и люди начали приходить, чтобы помочь Шофилдам. Мэйбет чуть не плясала, собираясь, и хотя я понимал ее нетерпение оказаться на пути в Чикаго, мне было больно от того, что она, похоже, не понимала, что это значило для меня, для нас. С типи сняли брезент и вытащили одеяла, но саму конструкцию решили не трогать, на случай если кто-нибудь еще захочет здесь поселиться.

Когда все было почти готово, Мэйбет широко улыбнулась мне и сказала:

– Можешь ехать со мной и близнецами сзади.

Это застало меня врасплох.

– Ты думаешь, я еду с вами?

– А разве нет? Я подумала, ты поэтому достал нам бензин, чтобы мы могли поехать в Чикаго все вместе.

– Это твоя семья, Мэйбет. Моя в другом месте.

– Нет, Бак. Ты должен поехать. А как же мы?

– Я не могу. Хочу, но не могу.

– Приводи свою семью тоже.

– И что? Выбросим часть мебели, чтобы все поместились? И не забывай, что мы разыскиваемые преступники. Я не стану подвергать вас риску попасть в неприятности. Я еду в Сент-Луис.

По ее щеке скатилась жемчужина, одна маленькая слеза.

– Тогда я не хочу ехать. Я хочу остаться с тобой.

– Твои родители не разрешат. Это разобьет им сердце. И ты нужна им, сама знаешь. Кроме того, в нашем каноэ нет места.

– О Бак.

Она обвила меня руками, и мы стояли рядом с опустевшим типи, от которого остались только палки – темные кости существа, чья плоть исчезла.

Шофилды грузили последние пожитки в кузов.

– Мэйбет, – позвал мистер Шофилд.

– Оставь их, Пауэлл, – сказала Мамаша Бил.

Мэйбет взяла меня за руку, и мы пошли на место, откуда открывался вид на реку, текущую от одного края горизонта до другого, – на дорогу, которая была моим прошлым и будущим. В воздухе пахло готовящейся на кострах едой, но с воды дул ветерок, охлаждая наши лица, он едва заметно пах илом, который Миннесота несла в Миссисипи и дальше в море. Мэйбет повернулась ко мне и поцеловала, положила голову мне на плечо и тихо сказала:

– Ты будешь писать мне письма, а я буду писать тебе, и мы не потеряем друг друга.

– И куда их отправлять?

– Мою тетю зовут Минни Хорнсби. Она живет в Сисеро. Это рядом с Чикаго.

– Куда будут приходить твои письма мне?

– В Сент-Луис, до востребования.

Я не думал, что это сработает, но если ей от этого легче, то пусть будет так.

Мы вернулись к грузовику. Близнецы уже сидели сзади, устроившись среди всего, что Шофилды забрали с собой. Мистер Шофилд сидел за рулем, его жена рядом. Мамаша Бил стояла возле открытой пассажирской двери. Я помог Мэйбет залезть в кузов, и она уселась на лежащий на боку чемодан с подушкой сверху.

Мамаша Бил ласково обняла меня за плечи.

– Бак, сердце похоже на резиновый мячик. Как бы сильно его ни сжимали, он расправляется. И запомни: Стаут-стрит, 147.

– Что это?

– Адрес моей сестры Минни в Сисеро. Береги себя, слышишь?

– Да, мэм. Я постараюсь.

Она забралась в кабину, и мистер Шофилд завел мотор. Альберт хорошо поработал, и мотор урчал ровно. Когда грузовик тронулся, все, кто волей случая сначала были соседям, а потом друзьями, махали на прощание, а я стоял среди них, и резиновый мячик моего сердца сдавило до предела. Мистер Шофилд ехал медленно, пока не достиг проселочной дороги, ведущей в Манкейто, и когда я видел Мэйбет в последний раз, она высоко подняла одну руку, а другой вытирала глаза.

Пустота никогда не бывает абсолютной, но когда теряешь истинную любовь, чувствуешь себя именно так. Всепоглощающая, самая черная дыра, самое пустое место во Вселенной. Мэйбет уехала, и мне казалось, что жизнь кончилась.

Если вы никогда не любили, особенно если вы никогда не были молоды и влюблены, возможно, вы не поймете муки расставания или того, что я чувствовал, стоя рядом с костями типи Шофилдов, около золы их мертвого очага, пока жители Хоперсвилля возвращались к собственным делам.

Капитан Грей сжал мое плечо:

– Теперь у них все будет хорошо, Бак. И спасибо еще раз, сынок, за все, что ты сделал.

И он влился в поток уходящих людей.

Я остался в полном одиночестве. Несколько минут я стоял там, где совсем недавно были жизнь, песня, смех, аромат горячей еды, семейное тепло и Мэйбет. А теперь не осталось ничего. Только всепоглощающая пустота.

Я ушел и по сей день не помню, куда несли меня ноги. Только после полудня я вернулся в лагерь среди тополей, где оставил Альберта, Эмми и Форреста. К моему удивлению, Моз был с ними.

Но это был не прежний Моз. Прежний Моз был перышком на ветру, и куда бы ни занесли его обстоятельства, сердце у него всегда оставалось светлым, а настроение танцующим. От Моза, который сейчас сидел сам по себе, в стороне от остальных, исходила угрожающая тьма, а в глазах, наблюдающих за моим возвращением, отражалось страдание.

– Голодный? – спросил Форрест.

Он словно не замечал грозовой тучи в виде Моза. Он бросил мне яблоко и кусок сыра из наших сокращающихся запасов.

– Норман, передай Баку флягу, чтобы он промочил горло.

Я сел рядом с Эмми, и ее обеспокоенное личико сказало все. Она посмотрела на меня, едва заметно кивнула в сторону Моза и непонимающе пожала плечами. Альберт делал вид, что поглощен каким-то металлическим котелком, состоявшим из двух частей с ручкой на шарнире.

– Что это? – спросил я.

– Походный котелок. Купил вчера – когда у нас еще были деньги – в магазине в Северном Манкейто, чтобы больше не приходилось готовить в старых консервных банках.

Он соединил две металлические детали, повернул ручку над ними, закрепил и показал мне.

– Тоже мне, – сказал я.

– По крайней мере, когда я потратил наши деньги, то это было для нас.

– Бабушка-бабушка, какое у тебя большое сердце.

– Это чтобы лучше заботиться обо всех нас.

– Я сам могу о себе позаботиться.