– И главный технолог, – согласился с ним Леха-Маленький.

– И та тварь, которая разбавляет это дерьмо водой, – подумав, сказал Большой и сделал движение пивной кружкой, чтобы было понятно, какое дерьмо он имел в виду.

– И та, которая им торгует, – добавил Маленький.

Большой ничего не сказал. Маленький некоторое время ждал очередной реплики напарника, не дождался и, оторвавшись от пивной кружки, посмотрел на него.

Большой стоял, разинув рот, и с самым идиотским видом хлопал глазами, глядя куда-то в сторону главных ворот рынка. Маленький хотел спросить, что он там увидел, но тут Большой захлопнул рот, снова открыл его и заговорил сам.

– Охренеть можно, – сказал он. – Ты приколись, какая наглая рожа! Так и прет на рожон, животное!

– Кто? – спросил Маленький и сразу же увидел человека, о котором говорил Большой. – Ни хрена себе! – сказал он.

Со стороны главных ворот, неторопливо лавируя между прилавками и лотками, к ним приближался Баклан. Его лицо слегка осунулось, но в остальном он выглядел как огурчик и был вполне прилично, хотя и довольно оригинально, одет.

На нем были пятнистые камуфляжные брюки, тяжелые армейские ботинки со шнуровкой до щиколоток и чистый десантный тельник без рукавов.

– Рэмбо, блин, – сказал Большой, прищуренными глазами наблюдая за приближением Баклана.

– Не, – возразил Маленький, возвращая на прилавок недопитый бокал, – «Месть и закон». Помнишь, был такой фильм, где индусы друг дружку метелили?

Большой не ответил. Он полез в задний карман, вынул оттуда трубку мобильника и набрал номер Прыща.

– Андреич, – сказал он негромко, глядя в сторону Баклана. – Это Большой. У нас тут событие… Ага, то самое. Да он, он, зуб даю. Что?.. Да нет, один… Вроде один. Нет, ни облавы, ни оцепления… Вообще никаких посторонних. Десяток лохов с кошелками, и все, Клянусь мамой, Андреич. А? Да возьмем конечно, о чем разговор! Раз взяли, и другой возьмем. Куда его, к Черемису? Тебя подождать? А, перезвонить! Конечно, Андреич. Замазано, да.

Он сложил трубку, засунул ее обратно в карман и хлопнул Маленького по плечу.

– Пошли, орел. Андреич велел повязать этого мудозвона, погрузить в тачку и дожидаться его. Он с ним потолковать хочет. Сам, блин, лично. Понял?

Маленький скорчил уважительную гримасу, не глядя сунул кружку на прилавок и вдруг замялся.

– А насчет подкрепления Андреич ничего не сказал? – поинтересовался он, с опаской косясь на Баклана.

– Насчет какого еще подкрепления? Ты что, братан, боишься его, что ли?

– А ты не боишься? Забыл, как он нас отделал?

– Больше не отделает, – пообещал Большой, с треском разрывая упаковку одноразового шприца. – Мы теперь ученые. Сразу вкатим ему дозу, и никаких базаров. А будет брыкаться – завалю, как оленя.

Он похлопал ладонью по глубокому карману своих просторных блекло-зеленых брюк, который был заметно оттянут засунутым туда «наганом», и тут возникла непредвиденная заминка.

Возле пивного ларька непонятно откуда появились двое крепких плечистых мужчин, которых ни Большой, ни Маленький раньше здесь не видели. Большой уже хотел было махнуть на них рукой и заняться делом, но тут один из вновь прибывших – тот, который постарше, темноволосый, с усами, – повернулся прямо к нему и попросил закурить.

Большой хотел было послать его подальше, но заметил, как вдруг напрягся его напарник, и понял, почему лица этих двоих сразу показались ему смутно знакомыми. Это были те самые москвичи, которые разгромили склад готовой продукции и доставили людям Прыща столько неприятностей пару недель назад.

Револьвер лежал в правом кармане брюк. Чтобы вынуть его оттуда, нужно было сначала переложить наполненный психотропным препаратом шприц из правой руки в левую.

Большой посмотрел на москвичей и по их широким дружелюбным улыбкам понял, что узнан. Вряд ли они стали бы дожидаться, пока он выхватит «наган». Большой понял, что попался, и сделал единственное, что, как ему казалось, он мог предпринять: резко выбросил вперед руку с зажатым в ней шприцем, целясь усатому в шею.

Усатый не сдвинулся с места и даже не перестал улыбаться, но рука Большого каким-то непонятным образом оказалась перехваченной, замысловато вывернутой и перекрученной. Большой охнул, послушно выгибаясь всем телом, чтобы хоть немного ослабить давление на вывернутые под немыслимым углом суставы, и с ужасом увидел собственный кулак, из которого торчал блестящий кончик иглы. Кулак вместе со шприцем быстро и неумолимо приближался к его лицу. Большой попытался разжать пальцы и выронить шприц, но его руку держали так крепко, что через мгновение игла легко, как в мягкое масло, вошла в его потную шею.

Поршень устремился вперед, и Большой погрузился в забытье, испытав при этом некоторое облегчение: по крайней мере, теперь от него ничего не зависело и ничто не могло причинить ему беспокойства.

Доза, которой был заряжен шприц, была двойной, чтобы вырубить Баклана наверняка и надолго, и ослабленное алкоголем сердце Большого перестало биться раньше, чем его недруги покинули территорию рынка.

Предсказание старой гадалки Рады сбылось даже раньше указанного ею срока.

Маленький пережил Большого на несколько часов: его застрелил ополоумевший от ужаса Чудаков, которому было поручено расследование деятельности прекратившей свое существование фирмы «УМ & К».

В рапорте, поданном на имя подполковника Пискунова, Чудаков написал, что подозреваемый Васяев оказал при задержании вооруженное сопротивление и был убит при попытке к бегству. Прочтя рапорт, Пискунов вздохнул с облегчением: теперь в городе не осталось никого, кроме Чудакова, кто знал бы о его, подполковника Пискунова, связи с Уманцевым и его деловым партнером. Месяц спустя Чудаков был убит на охоте случайным выстрелом, который снес ему полголовы, после чего подполковник Пискунов окончательно успокоился и получил наконец возможность вплотную заняться своим пошатнувшимся от всех этих треволнений здоровьем. Его давно уже беспокоили продолжительные запоры, которые он считал следствием сидячего образа жизни. После всестороннего и продолжительного медицинского обследования Пискунов узнал, что у него рак прямой кишки.

Последние полгода своей жизни он провел на больничной койке и умер через две недели после выписки из больницы.

Василий Андреевич Манохин так и не дождался звонка Большого. Он как раз сидел в кабинете Уманцева, обсуждая с хозяином возвращение Баклана, неторопливо покуривая и попивая на радостях хозяйский скотч, когда в приемной послышался какой-то непонятный шум. Манохин удивленно приподнял брови, не донеся до губ стакан, и тут дверь распахнулась с такой силой, словно по ней от души ударили ногой.

Дверное полотно с грохотом ударилось о стену, надраенная латунная ручка пробила обои и оставила в штукатурке глубокий след.