Вода потемнела, будто из глубины поднималась громадная каменная плита, мелькнули неровные очертания: волосы на затылке гридней вздыбились, а внутренний голос униженно умолял бежать. Вода поднялась чудовищным бугром, рыбину подбросило в воздух, с жалобным криком она завертелась волчком, беспомощная в такой среде.

Море испуганно расступилось, и гридни потрясенно уставились на шею толщиной со столетний дуб, увенчанную громоздкой головой. Шея тянулась, казалось, бесконечно, и наконец массивное тело нехотя показалось над водой.

Уродливая плита головы лопнула щелью, будто скала – друзой горного хрусталя. Рыбина, напавшая на Люта, затрепыхалась в пасти нового чудища, как новорожденный мышонок в зубах матерого кота. Зубы стиснулись, брызнули темные струи. Рыбина обмякла, пронзенная острейшими зубами, их в пасти было больше, чем иголок на спине ежа.

Из уголка рта сорвался лохматый ошметок плоти, успел плюхнуться в воду, а гигантское тело все выходило и выходило из холодной глади.

Гридни, обомлев, смотрели, как огромное тело заслонило небо. Над водой появилась едва ли половина тела, и тяжелый зверь начал опускаться, но и видимая часть способна была раздавить город.

Чудище шумно исчезло в глубинах, волны испуганно порскнули в стороны, вал размером с крепостную стену пролетел рядом с воинами и слизнул с тропы снег. Низ каменной стены украсился пенной кромкой. Тропа ниже стоянки очистилась от снега, умытые камни хмуро оголились и тускло блестели, как речные ракушки.

Море нехотя успокоилось, ошметки пены прибило к берегу или унесло в середку, где они бесследно растворились.

Лют очнулся и зябко повел плечами:

– Привидится же!

Буслай вздрогнул от звука голоса, ему показалось кощунством нарушать испуганную тишину. Потом он глянул на соратника, и его губы раздвинула слабая усмешка.

– И не говори. Давай лучше отойдем, пока еще чего-нибудь не привиделось.

Лют кивнул, поднял бедовика и потащил в укрытие. Буслай сплюнул, но помог. Поднялся ветер, гибкие струи хлестали по лицам, противно завывали. Чудились голоса: злобные, нечеловечьи.

Нежелана уложили почти на костер, мокрая одежда снималась неохотно, как родная кожа. Буслай брезгливо оглядел щуплое тело. Одно понятно, не ведьмак, какие-никакие, а признаки мужести есть.

Лют выпотрошил поклажу, и Нежелан скрылся под ворохом одеял, меховых подстилок, запасной одежи. Буслай недоуменно глянул, как соратник стянул кольчугу, сложил вдвое и принялся насыпать на железные кольца горячие угли и полусгоревшие дымящие веточки. Лют еще раз сложил кольчугу пополам, пристроил сверток, начавший жечь руки, на груди бедовика, прикрытой одеялом, затем заботливо подоткнул остальной ворох.

– Дивлюсь тебе, Лют, – сказал Буслай осуждающе. – Герой каких поискать, а возишься с никчемой, будто он тебе брат родной.

Лют всмотрелся в лицо бедовика: болезненно бледное, опущенные веки набрякли мешками, губы синие, будто выпачкал смородиной. Повернулся к соратнику, мазнул взглядом по опухшему лицу, цветущему болезненной желтизной, и отмахнулся от слов.

Буслай покачал головой, зябко повел плечами:

– Что-то ветер усилился, надо подбросить веток.

Лют пожал плечами: иди подбрось. Буслай подошел к груде хвороста. Лежащий ослик посмотрел одобрительно. Воин глянул на длинноухого, скорчил рожу, но веток взял немного: в горах с деревьями туго, а сколько по этим горам лазать, неизвестно.

– Чего с ним возимся? – снова спросил Буслай, присев на корточки и скупо подкармливая костер. – Одни беды от него, рази принес чего хорошего?

Лют размашистыми движениями рук разогнал кровь по жилам, но хмуро промолчал. Буслай глянул с торжеством, в пальцах хрустнула толстая ветка, задымилась в оранжевом круге, языки пламени с торжеством затанцевали на коре.

Сильный порыв ветра качнул пламя, и Буслай заозирался недоуменно – раньше стоянка прикрывала надежно. Ветер со свистом ворвался на небольшую площадку. Отдыхающие животные беспокойно зашевелились, осел неуверенно простонал.

Лют переглянулся с Буслаем, слуха коснулся противный хохот, жуткий, пронзительный, нечеловечий. На стоянке шалили тугие смерчи, снег кружил водоворотом, хлопья слиплись в комки. Гридни едва успели отпрянуть, когда в лицо полетели снежки.

– Что за?.. – ругнулся Буслай, глядя на упругий смерч, колесящий со смехом по стоянке.

Осел испуганно заревел, всегда невозмутимые чудо-кони беспокойно зафыркали и принялись долбить камень копытами. На площадке появилось множество воздушных бурунчиков. Снег вращался с безумной скоростью, сливался в полосы, под дружный зловещий хохот в гридней снова полетел рой снежков.

Лют выставил локоть, сберегая лицо, по телу сильно ударило, словно снегом для вида облепили камни. Буслай вертелся белкой.

– Что за напасть?

В ответ грянул хохот, ветер пронзительно, по-волчьи завыл, по лицам хлестнули ледяные струи. Незримые пальчики взъерошили гривы животным, запорошили глаза, стоянка наполнилась оскорбленно-испуганным фырканьем.

Лют всмотрелся и невольно отшатнулся: в воздуховороте мелькнули черты лица – злого, жестокого. Меч неохотно выполз из ножен, будто примерз к устью. Смерчи отпрянули от железа с испуганными воплями. Витязь решительно шагнул, полоса стали перечеркнула воздушную воронку. Раздался вопль, лишенные скреп комки снега попадали оземь.

Буслай с брезгливым любопытством смотрел, как соратник ухватил убегающий смерчик – пальцы сжали воздух. К удивлению, воздуховорот остался на месте, мелькнули призрачные ноги, лягающие кисть.

– Лют, эт хто? – проблеял Буслай, вздрагивая, когда в струях ветра являлось лицо, перекошенное злобой.

– Ветрянник, босоркун, – пропыхтел Лют. Пальцы еле сдерживали невесомую плоть, вдобавок скользкую, как рыба в воде.

Остальные нечистые опасливо сгрудились у выхода стоянки, буравя землю тонкими ножками воздушных воронок. Писклявые вопли полнились угрозами. Буслай поежился: маленькие, как шуликуны или анчутки, а злобы хватит на великана.

Лют ухватил странно бесплотную… плоть, сказал ободряюще:

– Не боись. Что такая кроха сделает? Тащи чеснок, сейчас попужаем, чтоб вдругоряд не шалили.

Босоркун дернулся, почти выскользнул, но Лют зажал его в кулаке до ломоты в пальцах. Сородичи ветрянника заохали, заголосили тоненькими голосами, вроде что-то просили, но людям трудно было понять заумь.

Буслай потоптался нерешительно. Босоркуны оживились: юлили меж стенками, разбрасывая снежные хлопья. Гридень махнул рукой и пошел к поклаже – может, Лют таким образом их отгонит, не просить же, в самом деле.

Лют поднес к вырывающемуся смерчу меч, и босоркун прекратил попытки вырваться. Расплывчатые черты его лица исказились страхом. Еще бы, это раньше, когда у людей были каменные топоры и ножи, нечисть шалила, как хотела. Затем Сварог научил людей обращаться с железом, что для нечисти худший враг – боятся даже коснуться.