— Ты нашел работу, Джим?

— Да, нашел.

— Отлично! Снова механиком заделался?

— Нет, шины меняю. Снимаю старые покрышки, ставлю новые колеса, такие вот дела. В общем, все нормально, — как и раньше тачки починяю. Они там меня подучили, платят неплохо, так что все путем.

— Рад за тебя. В таком гараже тебя, наверное, нелегко будет найти.

Коутес, насыпавший кофе в кофеварку, замер и уставился на полицейского.

— Никто меня и не ищет, — уверенно заявил парнишка.

— Ты так считаешь? А телефон ты почему до сих пор не поставил?

— Вы меня, что, за полного идиота держите?

— Молодец, Джим, что особенно не высовываешься. Для тебя это очень важно. Не хочу тебя пугать, но прошел слух, что кое-кто интересуется твоим новым местом жительства.

В этот момент Мэтерзу показалось, что Джим Коутес проснулся окончательно.

— С чего бы это? Я же ничего не знаю.

Мэтерз скорчил недовольную гримасу и цыкнул зубом.

— Вот в этом, Джим, и вся заковыка. В эту версию уже мало кто верит. Если бы ты и в самом деле ничего не знал, всем было бы на тебя наплевать. Но люди тобой интересуются. Вполне возможно, те самые люди, которые сделали то, что сделали с бедным Акопом. Ведь Каплонский им тоже вроде никак не мешал, правда? Он, должно быть, даже считал себя другом семьи. Поэтому мне сдается, что либо ты что-то знаешь, но не хочешь нам об этом рассказать, либо тебе что-то известно, но ты сам не очень себе представляешь, что бы это могло быть. Но что-то, Джим, ты знаешь в любом случае. На это указывают все обстоятельства.

Парень налил воду в кофеварку, и у Мэтерза сложилось впечатление, что он не собирается больше все отрицать. Джим побледнел как полотно.

— Вчера вечером мне позвонил мой напарник. Он попросил меня сегодня приехать пораньше, поэтому мне пришлось встать спозаранку. Я у тебя кофе не случайно попросил. Помнишь его, Джим? Моего напарника? Он тогда с тобой в гараже крутовато обошелся. Так вот, он меня попросил приехать пораньше, чтобы поговорить о тебе. Его тревожат некоторые обстоятельства, прежде всего — твоя безопасность. И еще кое-что, Джим.

— Что именно? — Коутес мыл чашки.

— Нам известно, что Акоп Артинян собирался что-то сделать. У моего напарника возник вопрос, как смог Каплонский об этом пронюхать? Я сказал ему, что не имею об этом ни малейшего представления. Тогда он мне и говорит: «Мы знаем, что Артинян сказал кому-то еще о том, что у него было на уме». Это правда, Джим, так он мне и сказал, напарник мой, — ты ведь его хорошо запомнил?

— Да, конечно, Санк-Марс. Он мне еще карточку свою дал. Я выяснил, что он знаменитый мужик.

— Правильно, его многие знают. Он — великий сыщик. Как бы то ни было, мой напарник задал мне эти непростые вопросы, понимаешь? Причем позвонил он очень рано утром, значит, у него были на то серьезные причины. Если Акоп кому-то рассказал о своих намерениях один раз, значит, не исключено, что он об этом мог сказать и второй раз. Может быть, у него вообще манера такая была, что он слишком много болтал. Вот у напарника моего и возник вопрос, почему вдруг так случилось, что Джим Коутес ни с того ни с сего закорешился с Каплонский?

— Не водил я с ним дружбы, — возразил парень.

— Санк-Марс, мой напарник, он мне, например, такие вещи говорит: «Этого парня оставили за начальника в гараже совсем одного в рождественскую неделю. Это большая ответственность, особенно потому, что гараж-то непростой. Почему ему так доверяли? Но если ему там так доверяли, как же они дали ему так легко уйти?» Это хорошие вопросы, и у меня нет на них ответов. Складывается впечатление, что какое-то время Каплонский был к тебе очень расположен.

Парень смотрел на него, но ничего не отвечал. Детектив Билл Мэтерз не отводил взгляд.

— А если он тебе не доверял, может быть, он тебя просто проверял. Тебе так не кажется? Ты не думаешь, что, когда тебя оставили одного разбираться с полицейскими, тебе устроили проверку? Или, наоборот, он тебя хотел подставить?

— Я что-то не врубаюсь — сказал Джим Коутес. — Вы о чем сейчас говорите?

— Есть еще одна вещь. Ты же Каплонского ни о чем не предупреждал, ведь так? Вообще ничего ему не сказал, а просто взял и сделал ноги. Скажи мне, Джим, что твоя мать делает в Бразилии?

— А вам какое до этого дело? У нее там медовый месяц.

— Это хорошо. То есть, я имею в виду, что ее сейчас нет в стране. Хороший малый?

— Для нее, думаю, он хорош. Это он меня на работу устроил.

— Нам надо будет с ней побеседовать, когда она вернется.

— Что вы имеете в виду? Зачем? — в его голосе слышались истерические нотки.

— Если хочешь, мы с ней встретимся вместе. Нам надо будет ей объяснить, что тебя ищут довольно опасные люди и ей не следует никому говорить о том, где ты живешь и работаешь.

Теперь парень ударился в панику.

— Кто на меня охотится? То есть, я хочу спросить, почему? Что я такого сделал? Я же ничего не знаю.

— Джим, послушай меня, мы должны всерьез подумать о том, как тебя защитить. Ты знаешь, что это значит. Тебя на какое-то время нужно надежно спрятать, может быть, придется тебе сделать новые документы, придумать какое-то убежище. А это, Джим, стоит денег. Чтобы их получить, мне нужно разрешение. Но чтобы просить о нем, мне необходима такая информация, чтобы я смог сварганить дело, которое убедило бы мое начальство.

— Я же ничего не знаю! — выпалил Коутес.

В этот момент вода в кофеварке запыхтела, засвистела, забулькала, давая понять, что кофе готов и его можно разливать по чашкам.

— Никто тебя ни в чем не винит. Будь я в твоей шкуре и в твоем возрасте, я и сам, может быть, поступал бы так же. Акопу Артиняну тоже доверяли, он получал лучшие заказы, ему давали отгулы, он был на короткой ноге с боссом. А потом ты выяснил — он сам тебе рассказал, — что у него что-то на уме, что он собирается что-то сделать, и…

— Я его не выдавал…

— Да выдал ты его, Джим, конечно, ты его с потрохами продал, это вычислить проще простого. Ты выложил Каплонскому, что его любимый сотрудник за ним шпионит…

— Черт!

— Ты, Джим, по уши влез в дерьмо, разве не так? Мне кажется, кофе уже готов.

— Черт бы все побрал!

— Правильно говоришь. Только не забудь кофе налить. Начни с этого, а потом мы пойдем с тобой в комнату, и там ты сможешь мне об этом все рассказать.

— Я ничего не знаю.

— Это у нас называется, Джим, уйти в глухую несознанку. А еще мы это квалифицируем как попытку выдать желаемое за действительное. Тебе хотелось бы ничего не знать, но ты ведь знаешь этого русского, правда? Мы его называем Царь. Это он прикончил Акопа, причем сделал он это голыми руками.