И вот сейчас давешний Костя стоял перед ним, блестя новенькими майорскими погонами.

– Ну надо же! – обрадовался Степан. Они обнялись, потом старшина оглядел майора с ног до головы, придерживая за плечи. – Да, Костя. Заматерел, не тот уже лейтенант, что был. Не тот.

– Тебе спасибо, Степан, – снова засмеялся майор, – если бы не ты тогда, и не твои… – он на секунду запнулся, едва не выговорив «штрафники», и досадуя на себя за это, продолжил: – Не твои ребята, то и не разговаривали бы сейчас с тобой.

– Да ладно, – усмехнулся Нефедов, – брось старое ворошить. Сюда-то зачем, в Кремль? За наградой?

– А как же! – Панфилов с гордостью (видно, что уже не в первый раз) щелкнул замочком офицерской планшетки и достал сильно потершуюся на сгибах газету. Развернул, пальцем отчеркнул место в длинных списках награжденных. – Вот. Панфилов Константин Андреевич, майор… Орден Суворова третьей степени. Еще в сорок девятом, оказывается, дали, да путаница в списках произошла. Однако разобрались.

– Молодец, майор! Стало быть, награда нашла героя, – пошутил Степан и тут же снова глянул на часы, – не опоздаешь?

Панфилов удивленно глянул на него, снова пряча газету в планшетку.

– А ты, Степан, разве не… – он снова осекся, словно бы новым взглядом посмотрев на старшину. Только теперь Константин обратил внимание на отутюженную, но старую, добела застиранную гимнастерку с единственной «красной звездочкой» на груди, на солдатские, до блеска начищенные сапоги. Опустил глаза – на фуражку с линялым синим околышем, которую Степан держал в руке. «Понятно. Стало быть, обошли Степана по службе. Так и остался старшиной, сколько лет уже прошло, а ни одного ордена на груди. А ведь храбрый мужик, настоящий солдат», – подумав это, майор с сожалением, но в то же время с тайным чувством невольного превосходства покачал головой и протянул Нефедову руку.

– Ну что ж, Степан… Ты вот что. Давай-ка сегодня вечером мы с тобой встретимся, а? Посидим у друзей моих, выпьем, поговорим. Ты же не московский?

– Нет, – старшина вздохнул и руку пожал, – не могу я, Костя. Сам понимаешь – служба не ждет. Завтра уже обратно, дела…

В это время какой-то человек в обычном, гражданском костюме, проходивший мимо, окликнул их:

– Товарищи, а вы что же не в зале? Здесь опаздывать не принято.

– Эх! Увидимся, Степан, – махнул рукой Панфилов и побежал вверх по ступеням, перепрыгивая сразу через две. Нефедов усмехнулся и пошел за ним, машинально приглаживая ладонью волосы.

Кремлевский зал был полон. Сплошь кители и гимнастерки – редко-редко мелькнет среди них обычный пиджак. В шуме и говоре слышался смех и радостные восклицания, когда встречались друзья и знакомые. В глазах у Степана зарябило от блеска медалей. Летчики, танкисты, моряки – все сидели и ждали, и Нефедов тоже пристроился с краю на один из стульев, вытянул шею, стараясь углядеть, что творится впереди.

Вдруг зал замолчал – затих кашель, разговоры, и в этой тишине на сцену неторопливо поднялся сухонький старичок с совсем белой бородкой. Сосед Степана – капитан второго ранга с черной перчаткой-протезом вместо одной руки, громко сказал:

– Это ж Калинин! Сам Михаил Иваныч!

Рядом кто-то захлопал в ладоши, потом аплодисменты подхватили и остальные. Калинин приветственно помахал рукой и подошел к микрофону. Овация все не стихала, и тогда он, улыбаясь, покачал головой и сказал:

– Товарищи… Товарищи!

И во вновь возникшей тишине стал зачитывать приветственную речь. Потом началось награждение, и Нефедов с волнением вглядывался в каждого, кто выходил на сцену, пытаясь узнать – не встречались ли, не с ним ли когда-то приходилось видеться на фронте? Но знакомых лиц не попадалось, и постепенно старшина перестал щуриться и принялся разглядывать уже награжденных. Почти у каждого дырочка для ордена была прокручена в сукне на груди заранее, и теперь, возвращаясь на места, они сразу же начинали привинчивать награды. У некоторых от волнения дрожали руки и сделать это сразу не получалось – тогда просили тех, кто сидел рядом. И Степан тоже помог соседу-кавторангу, получившему третий орден Красного Знамени.

– За что Знамя, товарищ капитан второго ранга? – шепотом, уважительно спросил он.

– За Балтику, старшина, – широко улыбаясь, отозвался тот, – эх и дали же мои катера там гадам прикурить! Только брызги летели!

Тут на них зашикали, и Нефедов снова замолчал, совсем погрузившись в воспоминания и уже не обращая внимания на то, что творится в зале. Кто-то пробирался мимо него к своему месту, кого-то вызывали, а он сидел и перед глазами проходил весь его взвод. Люди… альвы… живые и уже мертвые. Те, у кого права на награду было много больше, чем у него, безо всякого сомнения посылавшего их в самое пекло.

– …старшина Нефедов, Степан Матвеевич! – в сознание Степана пробилась его собственная фамилия, которую назвал со сцены уже не Калинин, а тот самый мужчина в штатском костюме, что на лестнице предупредил их не опаздывать. В зале снова стояла тишина, только теперь уже другая – странная, напряженно звенящая.

Нефедов обернулся по сторонам и поспешно спросил у кавторанга:

– Что такое случилось?

– Охотников начали выкликать, – тихо отозвался тот, – самих Охотников.

Тогда Степан встал, неловко положил фуражку на стул и шагнул по проходу, ведущему к сцене. Он шел, глядя прямо перед собой, и ему казалось, что весь огромный зал состоит только из блестящих, распахнутых ему навстречу глаз.

Майор Константин Панфилов смотрел на идущего Степана, не веря своим глазам. А рядом вдруг приглушенно ахнул полковник-танкист, все лицо которого розовело глянцевыми пятнами старых ожогов.

– Мать честная! Так это же он… меня под Волоколамском вытаскивал! И наших всех!

А в третьем ряду потрясенно поднялся комбат морской пехоты, громадный мужик, скомкав в руке фуражку. Его дергали за китель, но он отмахивался: «Да погоди ты! Я же его помню! Если бы не они, смели бы нас черные в море… Они же все там полегли!» И все новые и новые люди поднимались с кресел и неверяще переглядывались, видя, как поднимается на сцену невысокий старшина в застиранной гимнастерке.

– Спасибо, товарищ Нефедов, – пожал ему руку человек в штатском. – От всех нас спасибо.

Он протянул раскрытую коробочку, и Степан нетвердой рукой принял ее, мельком увидев свой орден – четвертый Георгиевский крест.

– Служу Советской России, – хрипло сказал он и тут же зачем-то добавил: – Вы извините, что не в парадной форме я. Прямо с задания, не успел ничего…

Но тут старшина увидел, что из президиума к нему идет Калинин. Михаил Иванович взял Степана за плечи и долго смотрел ему в глаза. Потом расцеловал – троекратно, по-русски.

– Ты в зал посмотри, старшина, – сказал он негромко. – Там вся твоя парадная форма стоит. Все их награды – твои, можно сказать.