Она не оправдывалась, просто примитивно, как умела, объясняла свою жизнь. И, прочитав эту исповедь «оскорбленной и униженной», – прямо героиня Достоевского! – вполне можно понять причины ее ядовитого озлобления против всех и вся. Как выяснило следствие, однажды подвыпившая маркиза, зажав в руке склянку с ядом, призналась дочери аптекаря: «У меня есть чем отомстить всем врагам. Здесь лежит не одно наследство!»

Казнь маркизы-отравительницы назначили на 16 июля 1676 года. Не желавшая сотрудничать со следствием и четыре месяца молчавшая на всех допросах даже под пытками, де Бренвилье в последний день во всем созналась. Поведала священнику, что не помнит точную формулу яда, от которого спасает только одно противоядие: молоко… Из тюрьмы Консьержери «прекрасную маркизу» привезли в Нотр-Дам, где она покаялась, а затем – и на Гревскую площадь. Под орудийный залп, словно салютовавший новой соискательнице геростратовой славы, палач отрубил изящную головку Мари-Мадлен де Бренвилье. А тело ее бросили в разожженный рядом костер.

После дела маркизы де Бренвилье французский парламент вынужден был запоздало принять меры против свободной продажи мышьяка. Постановление гласило, что продажа мышьяка может быть разрешена «врачам, фармацевтам, золотых дел мастерам, красильщикам и другим, нуждающимся в нем лицам, после выяснения их имен, положения и места жительства». Имя и фамилия покупателя должны быть обязательно занесены в специальную книгу.

Но яды все равно втихомолку продавались…

Он выглядел совершенно не по-парижски: куцый черный беретик, старый выцветший плащ, штопаные брюки с тщательно выглаженной стрелочкой… Но все равно, несмотря на многолетнюю материальную скромность, – скажем так – чувствовалась великолепная школа старых, белоэмигрантских, манер: в фасоне держать гордо голову, в доброй уверенности взгляда и, конечно же, в изысканности речи… Ну, об этом потом.

– ВДП, – представился он с порога. – Владимир Дмитриевич Поремский.

Сознаюсь, я давно искал этой встречи. Но когда в конце восьмидесятых друзья из русских французов «белой волны» организовали мне, корреспонденту «Литературной газеты» в Париже, знакомство со специально приехавшим для этого из Германии Поремским с его московской твердой репутацией «злобного антисоветчика», я немного испугался: как и о чем говорить с этим незаурядным человеком? Ведь ВДП (так звали его в русской эмиграции) был фигурой поистине легендарной, отметившей собой, без преувеличения, всю вторую половину XX века – от войны с гитлеризмом до горбачевской перестройки. «Как ты выжил? Как ты спасся?» – поется в одной из песен, написанной на живом нерве, Владимиром Высоцким. И в самом деле, как дожил ВДП до уважаемого – не хочу писать: «преклонного» – возраста, для меня сущая загадка.

– Как только чекисты не пробовали меня убрать! В том числе, поелику возможно, – и ядами, – рассказывал Поремский после того, как мы – по русской традиции – «разговелись» водочкой с селедкой и солеными огурцами под черный хлеб.

Говорить о том, как яро его ненавидели в Кремле, это ничего не сказать. Лубянка за ним неустанно охотилась. Агенты КГБ, подстроив катастрофу на мотоцикле, убили его сына Алексея, не раз угрожали жене ВДП Татьяне… А как ему самому неоднократно удавалось избежать смерти, всего и не расскажешь!

– У лубянских бойцов «невидимого фронта» яды всегда были в почете, – продолжил ВДП после того, как мы перешли к чаю с сушками. – Только работали большевистские опричники халтурно, на редкость любительски. Сколько раз они подсылали ко мне во Франкфурт гэбистских убийц. Не поверите: многие из них, – большинство! – едва попадали на Запад, приходили к нам и сами во всем сознавались. Дескать: «Моей миссией было уничтожить вас, но я вынужден был действовать не по своей воле… Меня в КГБ к этому принудили…» Вот, почитайте, поелику возможно, об одном из таких казусов.

Ох, уж это его: «поелику возможно»!.. Я ранее в московской жизни такого оборота речи, пришедшего из «прежнего времени», и не слышал.

Поремский – позднее мы подружились и встречались еще много раз – протянул мне изданную в «Посеве», прописанном в ФРГ издательстве НТС, небольшую книжицу: «Во имя совести». Автор: Николай Хохлов. Еще одна непридуманная детективная история из жизни русской эмиграции, замешанной на борьбе КГБ и западных спецслужб. На ядах замешанная история.

В начале пятидесятых молодого, но уже обстрелянного в диверсионных акциях Второй мировой капитана с Лубянки отправляют в Европу с заданием уничтожить Георгия Околовича. Авторитетнейшего председателя НТС, человека легендарной судьбы (воевавший в юности в Белой армии, он в тридцатые годы неоднократно тайно переходил границу СССР, чтобы вести в нем антибольшевистскую пропаганду)… Кстати, перед тем, как дать задание убить Околовича, Хохлова намеревались отправить с подобной миссией в Париж. Однако операция по отравлению Александра Керенского, главы российского Временного правительства, жившего в ту пору во Франции, была по каким-то причинам в последний момент отменена.

Николаю Хохлову дали в подмогу двух немецких киллеров – завербованных Штази, тайной полицией ГДР, бывших гитлеровских солдат, и сказали: «Вот – твои партнеры». Выдали оружие, необычное – два револьвера, замаскированных под портсигары. Каждый из них мог сделать до четырех выстрелов с близкого расстояния специальными отравленными пулями, металлическими и полыми.

И что потом?

Сомнения начали мучать Хохлова еще в Москве. Он рассказал, куда и зачем его посылают, жене Яне:

– Они хотят, чтобы я уничтожил скромного, честного человека, живущего не для себя, а ради идеи. Я не смогу.

Супруга поддержала его решение:

– Если этого человека убьют, ты станешь убийцей. А я не могу быть женой убийцы!..

В общем, у Хохлова, которому некуда было деваться – если бы он отказался от миссии, с ним бы живенько расправились в КГБ, – созрел план, который он посчитал спасительным. Приехав во Франкфурт по поддельному паспорту, шпион с ядовитыми револьверами в карманах отправился прямиком на квартиру Георгия Околовича. По адресу, полученному на Лубянке.