Кремация исключала эксгумацию тела. И никто из разом явившихся многочисленных казенных лиц не обратил внимания на странный факт и официально не зафиксировал его. Симптомы заболевания, поразившего Алексея Максимовича, одновременно наблюдались и у некоторых членов обслуживающего персонала усадьбы в Горках-10. Все они ели одну и ту же пищу, которую готовили в столовой при даче, все они дышали одним и тем же воздухом… Не удивительно, что по Москве поползли слухи об отравленных продуктах и о якобы пропитанных ядом обоях особняка, в котором поселили Горького. Абсурдные измышления? Не так-то все просто: примерно в это время активизировали их «научные работы» мастера по ядам в токсикологической лаборатории НКВД. Ягода, не чувствовавший, как кремлевские тучи неумолимо сгущаются над его головой, лично руководил службой отравлений и из кожи вон лез, чтобы доказать Хозяину свою пригодность.

Впрочем, оставлять свидетелей Сталин обыкновения не имел. Хозяин жил по принципу: «Нет человека – нет проблемы». На третьем Московском процессе в 1938 году обвиняемый Генрих Ягода раскрыл планы «правотроцкистских» заговорщиков, «намеревавшихся свергнуть Сталина и захватить власть». Якобы возглавлял заговор Лев Троцкий, который, учитывая высокий авторитет Горького в СССР и за рубежом, решил отдалить писателя от Сталина. Когда же это сделать не удалось, Ягоде поручили ликвидировать Алексея Максимовича. Показания свергнутого шефа НКВД дополнил врач-терапевт Дмитрий Плетнев: «Ягода мне заявил, что я должен помочь ему в физическом устранении некоторых политических руководителей страны. Он прямо предложил мне воспользоваться своим положением лечащего врача у В.В. Куйбышева и А.М. Горького и ускорить их смерть путем применения неправильных методов лечения».

Трое лечащих врачей Горького – И.И. Ходоровский, Л.Г. Левин и Д.Д. Плетнев – были арестованы по делу «антисоветского правотроцкистского блока». Ходоровский вскоре скончался в тюрьме. А Левин и Плетнев уже в марте 1938-го предстали перед судом. Доктора Казаков, Левин и Плетнев, проводившие лечение писателя, поначалу утверждали: «Здесь медицина неповинна», но затем все равно чистосердечно признали «заведомо вредительское лечение». Сознались, что, «применив умышленно неправильное лечение и использовав не соответствующие данному заболеванию лекарства», стали виновниками гибели Горького. 11 марта суд приговорил Левина к расстрелу, а Плетнева, ставшего во Владимирском централе паралитиком, – к 25 годам заключения.

Во время третьего Московского судебного процесса 1938 года Лев Троцкий, находившийся за рубежом с 1929 года, на страницах западных газет пытался доказать абсурдность обвинений, выдвинутых большевистским режимом против него. Но при этом легендарный нарком, превратившийся в политического беженца, считал отравление Горького фактом вполне вероятным. В своей книге «Сталин» Троцкий обвинит в смерти Горького «Каина-Джугашвили»: «Горький, имевший влияние как внутри страны, так и за границей, представлял собой серьезную опасность, а главное, он не мог согласиться с тем уничтожением старых большевиков, которое подготовлял Сталин… Заставить его молчать нечего было и думать; арестовать, выслать или даже „ликвидировать“ было еще менее приемлемо. Оставалось одно – ускорить его кончину при посредстве ядов Ягоды, „не проливая крови“».

Вряд ли «исповеди» под пыткой врачей стоит рассматривать серьезно. Лубянские палачи обладали такими действенными «методами убеждения», что способны были заставить признаться в чем угодно хоть мумии древнеегипетских фараонов. «Организаторы умерщвления» Горького – доктора Левин и Плетнев – за отсутствием состава преступления с началом горбачевской перестройки были реабилитированы. И тем не менее! «Факт убийства Горького можно считать непреложно установленным», – на все лады станут утверждать многочисленные историки-советологи по обе стороны Атлантики. Их, по большому счету, можно понять. Слишком уж запутанная ситуация сложилась в Горках горьковских.

В воспоминаниях Петра Крючкова, многолетнего секретаря Горького и столь же многолетнего чекистского информатора, появится странная запись: «Умер Алексей Максимович 8-го». Но официально-то умер Горький 18 июня… Невозможно списывать такую неточность – целых десять дней! – на рассеянность или халатность Крючкова, человека нестарого и вполне вменяемого. В чем же дело тогда? Впрочем, «непоняток» вокруг смерти «буревестника революции» и так предостаточно. В Париже мне попались на глаза мемуары меньшевика-эмигранта Бориса Николаевского, собиравшего на чужбине материалы о политической истории России, в которых он утверждал, будто Горького отравили бонбоньеркой конфет с ядом. Интересный ход! Но маловероятный. Писатель не любил сладкого. Он бы первым делом принялся угощать «бонбонами» родных, медсестер, челядь… И перетравил бы полдачи, включая собственных внучек.

Казалось бы, на этом можно было и успокоиться. Однако в середине девяностых годов прошлого столетия возникла новая версия гибели писателя. Дескать, по заданию Сталина Горького отравила его бывшая любовница Мария Будберг, получив за это в награду от НКВД права на гонорары от зарубежных изданий произведений писателя и на постановку за границей его пьес (такое завещание и в самом деле было оформлено). «В распоряжении Ягоды была группа врачей, которые отправляли на тот свет неугодных Сталину большевиков… Что касается Максима Горького… то писатель был отравлен по указанию Ягоды одним из самых тайных его агентов, коим была любовница Горького», – сказано в «Истории шпионажа», изданной в Италии.