малейшего внимания. Он положил локти на колени, закрыл глаза, застыл, как изваяние.

К Николаю подошла уборщица тетя Дуся.

— Что с дружком твоим случилось? — спросила она.

— А что?

— Вон глянь — сидит в том уголку не по-человечьему. Весь перерыв, цельный час, сидит — не шелохнется. Уже который день. Может, головой повредился?

— Именно.

Николай подошел к Юре, стал перед ним, сунув руки в карманы и раскачиваясь на носках.

— Эй ты, Вишну-Кришну!

Юра даже бровью не повёл. Лицо его было бесстрастно, как у Будды скорбящего.

— Тебе говорю! — Николай повысил голос.

— Если можно, — тихо сказал Юра, приоткрыв глаза, — не разговаривай так громко. Мне это неприятно.

— Видали? — Николай оглянулся на тетю Дусю. — Ему неприятно.

Тетя Дуся сочувственно покивала головой.

— А ну, вставай! — Николай решительно ухватил Юру под мышки и, преодолевая сопротивление, рывком поднял его на ноги. — В Лал Чандры записался? Плоть умерщвляешь, мерзавец?

— При чем тут плоть? — Юра дернул плечом. — Я провожу физиологический эксперимент, а он требует одиночества. Вот и все.

— Эксперимент?

— Да. Там ясно сказано: дисциплина тела, минимум движений, минимум еды.

— Где сказано?

— У Джавахарлала Неру.

— Ну, и дальше что?

— Тогда обостряется разум, приходит новая интуиция…

— Вот у нас в деревне, в старое время, — вступила в разговор тетя Дуся, — тоже был такой. Все сидел, сидел на печи, скрестя ноги, и в рот ничего не принимал. Блаженный такой, Никифор его звали.

— И что с ним стало, тетя Дуся? — поинтересовался Николай.

— А что стало? Помер он. Не евши-то.

Николай захохотал. Юра тоже не выдержал, засмеялся.

— Ладно. Будем считать, что эксперимент закончен, — сказал Николай. — Юрка, ты способен на серьезный разговор?

— Допустим.

— Так вот: ты помнишь такую штуку — поверхность Мёбиуса?

Глава четвертая

Бенедиктову и Опрятину приходит в голову новая идея, для осуществления которой нужен матвеевский нож

Вторая цепь сейчас в Лионе, третья — в Анжере, а четвертую, говорят, утащили черти, чтобы связать ею Сатану.

Ф. Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»

— Наконец-то! — воскликнул Опрятин, прочитав письмо, отпечатанное на официальном бланке.

Бенедиктов оторвался от микроскопа, взглянул на физика:

— Что случилось?

Тонкие губы Опрятина кривились в улыбке. Он прошелся по лаборатории, привычным жестом погладил себя по жидким волосам.

— Ничего, — сказал он, покосившись на Бенедиктова. — Занимайтесь своим делом.

Чем же обрадовало Опрятина письмо с московским штемпелем?

Еще летом, когда Бенедиктов показал ему ящичек от исчезнувшего ножа, Опрятина взволновали латинские буквы, вырезанные на одной из стенок ящичка. AMDG… Сразу встало в памяти: древний подземный ход в Дербенте, труп диверсанта, небольшое распятие на груди и рядом — толстая пластинка на золотой цепочке и те же буквы, выгравированные на ней… Теперь Опрятин знал, что существует три ящичка. И третий — дербентский — хранил в себе некий «ключ тайны».

Опрятин написал несколько осторожных писем — вначале в Дербент, а потом и в Москву, потому что диверсантское снаряжение, как выяснилось, было отправлено куда-то в столицу.

И вот — долгожданное письмо: диверсант оказался итальянским морским офицером-подводником из Десятой флотилии торпедных катеров, известной внезапными нападениями человекоуправляемых мин на английские военно-морские базы в Гибралтаре, Александрии и на острове Мальте.

В сорок втором году часть флотилии — «Колонну Моккагатта» — перебросили в Крым. А когда гитлеровцы прорвались на Северный Кавказ, «Колонна Моккагатта» сконцентрировала в Мариуполе подводные лодки-малютки и самоходные торпеды, управляемые «подводными всадниками» в аквалангах, чтобы перебросить их к новому морскому плацдарму — на Каспий.

Темной осенней ночью лейтенант Витторио да Кастильоне, офицер Десятой флотилии, прыгнул с парашютом над каспийским побережьем возле Дербента. Вероятно, ему было приказано изучить подводные подходы к порту и наметить объекты для налетов человекоуправляемых торпед. Итальянец забрел в старые каменоломни — и нашел там свою гибель. Должно быть, он так и лежал бы, придавленный обвалившимися камнями, если бы Опрятин случайно не наткнулся на него…

Впрочем, Опрятина не слишком заинтересовала история диверсанта. Почему именно у него оказался ящичек, связанный с загадочным ножом, — это тоже не вызвало у Опрятина особого интереса. Гораздо важнее было другое: ящичек не пропал, и Опрятину теперь известно, где он находится.

«Подведем итоги, — подумал он. — В одном ящичке была рукопись Матвеева. В другом — нож. Что же в третьем? Наверное, нечто очень важное, проливающее свет на древнюю тайну».

Что ж, скоро он овладеет этой тайной.

Николай Илларионович удовлетворенно потер руки.

Институт физики моря вел подготовку к подъему уровня Каспия. Это была грандиозная работа, но основывалась она на чрезвычайно простом расчете: проливной дождь может дать 1,5 миллиметра осадков в минуту. Если такой ливень в течение года будет непрерывно низвергаться на участок моря длиной и шириной по тридцать километров,