Путешествие папы Урбана и императрицы Евпраксии завершилось 24 ноября. Пополудни кортеж появился на улицах Клермона и под гомон тысячной толпы горожан проследовал к дворцу клермонского пэра. Императрица в эти часы ехала сразу же за каретой папы римского. Она сидела в открытой колеснице и приветливо махала рукой горожанам.

На площади близ дворца пэра кортеж встречали священнослужители Франции — примасы церквей, епископы. Отдельной группой стояли король Франции Филипп I с супругой, его приближённые, брат короля герцог Гуго, пэр Клермона граф Анжей Клермонай. Лишь только Евпраксия увидела Филиппа, как сердце подсказало ей, что это родной человек. Филипп был похож на её отца князя Всеволода, как тог, по его рассказам, был похож на сестру Анну. Евпраксия была готова бежать навстречу Филиппу. Когда же он подошёл к прекрасной императрице-незнакомке, дабы поцеловать ей руку, Евпраксия дерзнула поцеловать сто в губы и сказала по-русски:

— Здравствуй, дорогой брат, нам с тобой должно облобызаться по-киевски.

Он был изумлён и смотрел на улыбающуюся Евпраксию тёмно-серыми глазами с детским удивлением.

— Господи, что я слышу?! Наконец-то я поверил, что моя сестра императрица Германии.

Евпраксия и Филипп троекратно поцеловались, а потом она представила своего питомца:

— Принц Саксонского герцогского дома Генрих, сын императора Генриха Четвёртого.

Филипп протянул принцу сильную руку Евпраксия любовалась им. Он был чуть выше среднего роста, широкоплечий, с мощной грудью. Евпраксия подумала, что матушка Анна много отдала ему славянской крови, наделила русским обличьем.

— Славный принц, я рад познакомиться с тобой, — сказал Филипп по-немецки. — Приглашаю в Париж погостевать.

Генрих зарделся от смущения, но с ответом не замешкался.

— Матушка Евпраксия много рассказывала о тебе, король Филипп. Я хотел бы стать твоим другом.

— Так и будет, славный принц, — ответил Филипп.

Не успели Евпраксия и Генрих оглядеться, как к ним подошёл герцог Гуго. Он уже знал, что Евпраксия его сестра, и без церемоний обнял её и расцеловал.

— Прости, россиянка Евпраксия, я про тебя знаю больше, чем брат Филипп. А зовут меня Гуго, и я был любимцем у матушки Анны.

— Так и было на самом деле, — засмеялся Филипп и похлопал брата по спине. — Да помни, что мы тебя все любили!

Герцог и рыцарь Гуго, победитель многих рыцарских турниров, одним из первых отзовётся на призыв папы Урбана идти на защиту гроба Господня и поведёт крестоносцев Франции в далёкую Палестину. Он прославится многими подвигами и только через пять лет вернётся на родину залечивать многие раны, полученные в сечах.

А пока король Филипп представил ещё одного близкого Ярославичам человека, графа Яна Анастаса, сына несравненных Анастасии и Анастаса, верных к самых близких вельмож Анны, королевы Франции. Вот уже более тридцати лет Ян Анастас служил верой и правдой Франции и королю Филиппу и был маршалом королевского войска.

Душа Евпраксии ликовала. Ей было весело. Она ещё раз обняла Гуго, позвала Родиона и всем представила:

— Вот вам ещё один русич, боярин Родион. Он со мной с того часу, как я покинула батюшкин дом. О, господи, я теперь словно на родной Руси! — И привлекла к себе Генриха, повела его по кругу. — Родимый, это все твои друзья! Уж поверь мне.

— Я верю, матушка, верю! — отозвался он. И не обманулся.

Генрих V простоял на троне Римско-Германской империи почти двадцать лет. И во время его царствования ни Франция, ни великая Русь его не огорчили. И он был с ними любезен.

Императрица Германии и король Франции провели в Клермоне три дня. Этого им и их приближённым хватило наговориться вдоволь, узнать друг друга поближе. Они побывали на церковном соборе, где кроме полутысячи церковных иереев собралось не меньше десяти тысяч паломников. Евпраксия уже видела подобный собор в Пьяченце. Папа Урбан, в той же тиаре и в белоснежном одеянии, выпив индюшачье яйцо, выступал с амвона храма и призывал католиков идти в Палестину, прогнать из неё неверных, взять под свою опеку Иерусалим и гроб Господень. Горячая речь папы проникла в души христиан, они воспылали жаждой и в тысячи голосов вознесли клич:

— Смерть неверным! Освободим гроб Господень! Веди нас, святой отец!

В ответ на речь папы Урбана от имени Франции выступил герцог Гуго Анжуйский.

— Франция поднимает знамя борьбы против неверных. Мы обнажаем мечи и идём на восток!

Хронисты той поры отмечали, что уже весной следующего года Францию, Германию и Италию покинули первые отряды крестоносцев. Их вели к далёкой Палестине отважные рыцари, и среди них были герцог Гуго Анжуйский, маркграф Людигер Удо и граф Паоло Кинелли.

А пока знатные сеньоры, окружённые слугами, бедные рыцари в железных панцирях, тысячи простолюдинов в холщовых рубахах и деревянных башмаках приняли призыв папы римского и разъехались, разошлись по своим землям, чтобы донести весть о крестовом походе всем жаждущим подвига во имя Господа Бога.

Король Филипп и императрица Евпраксия покинули Клермон на четвёртый день. Евпраксия охотно приняла приглашение Филиппа погостить в Париже. В пути Евпраксия и Филипп провели многие часы в одной карете. Их разговорам не было конца. Они сохранили родной язык и вспоминали всё, что было связано с родиной предков, с Русью. Звучали в их разговорах и печальные ноты. Король Филипп пожаловался:

— Нынешним летом приходили к нам морем на ярмарку в Руан купцы новгородские. Сказывали, что Русь худо живёт, раздирают её свары междоусобные. Ещё сказывали, что Олег Черниговский-Окаянный не даёт покоя не великому князю Святополку, ни твоему брату Владимиру Мономаху. Словно поганый половец на них бросается.

— А у тебя как в державе? — спросила Евпраксия.

— Живём без брани. Даже воинственные Валуа не ярятся. Тебе же сочувствую, сестра, горестна твоя доля, да хорошо ты высеют Сатира на честном миру, — весело и с улыбкой на чистом славянском лице высказался Филипп. — А то, что ты решила проехать по моей и своей державе, — это хорошо. Наш дед Ярослав Мудрый делал это каждый год. Так рассказывала моя матушка.

— Давно ли она скончалась? — спросила Евпраксия.

— Десять лет миновало, как преставилась в Санлисе, под Парижем. И ведь в один день со своей незабвенной товаркой Анастасией, матушкой Яна Анастаса. Как я их любил!

— Счастливый. А мне и голову не к кому преклонить. Была бы вольная, Родиону положила бы на грудь головушку. Да мужняя остаюсь, — попечаловалась Евпраксия.

Филипп показал сестре города Лион, Орлеан, Париж. Всюду французы строились. На реках ставили мельницы, мосты, в городах возводили храмы, жилища. Народ Франции многие годы только и знал, что трудился. Крепла держава и на многие годы после Филиппа останется такой.

В Париже, в королевском дворце на острове Ситэ посреди Сены, Евпраксия провела неделю. Она отдыхала в спальне, в которой когда-то почивала её тётушка, королева Франции. От всего этого на душе у Евпраксии было светло, празднично. И всё-таки иногда от горьких дум о своей судьбе у неё на глаза наворачивались слёзы. Она давала им волю, и они смягчали душевную боль. Но однажды ночью, не вытерпев душевных мук, Евпраксия покинула своё ложе и вошла в тот покой, где в прежние годы жили Анастас и Анастасия, а теперь в нём отдыхал Родион. Она жаждала найти у него защиту от безысходности и нашла.