* * *

Еще до открытия конклава «Ле Монд» внушала читателям, что следующим папой должен стать «Иоанн Павел II», то есть продолжатель дела трех предыдущих пап. Это отметил Стефан Вышиньский в своем дневнике. Перед последним туром голосования он прошептал Войтыле: «Если вас выберут, прошу подумать над тем, чтобы взять имя Иоанна Павла II. Это обратило бы в вашу пользу тот духовный капитал, что накопил в глазах итальянского общества Иоанн Павел I». — «Я как раз размышлял над этим», — ответил митрополит[550].

Если Иоанн Павел I отказался от тиары и коронации, то его преемник пошел дальше, приняв от кардиналов присягу стоя, а не сидя на троне. Вышиньского он и вовсе обнял, когда тот попытался склониться перед ним.

«Святому отцу не отказывают», — сказал когда-то примас ксендзу Войтыле. Можно ли было вообразить тогда, что этот робкий священник, которого выбило из колеи известие о производстве в епископы, станет римским папой? Чудны дела Твои, Господи!

«Дражайшие братья и сестры!» — обратился понтифик по-итальянски к верующим с балкона собора Святого Петра. И это тоже было в новинку. Сестры? Никому из римских пап не приходило в голову так говорить[551]. Но разве мог он по-иному обращаться к пастве при его-то неусыпной заботе о матерях и младенцах? И в этом он тоже подхватывал эстафету у предшественников: из всех вопросов современной жизни лишь два Павел VI предпочел решить лично, без обсуждения с епископами, и оба так или иначе касались женщин — целибат и контроль за рождаемостью[552].

Католиков всего мира, да и не только их, решение конклава повергло в изум­ление. Войтыла? Странное имя сбивало с толку. «Он из Азии? Или черный?» — спрашивали друг друга люди на площади. Кардинал-протодьякон, в чьих обязанностях лежало объявлять знаменитое «habemus papam» («У нас есть папа»), и тот сделал паузу перед фамилией, боясь ошибиться в произношении[553]. На участников конклава посыпались глупые вопросы от ошарашенных корреспондентов. «Это — большое событие?» — спросил итальянский журналист кардинала Бенелли. «Разумеется, это большое событие!» — саркастически отозвался тот[554].

Но потрясение, выпавшее на долю католиков всего мира, — ничто в сравнении с тем безумием, которое началось в Польше. Невзирая на рабочий день, Краков той же ночью захлестнула волна гуляний. По всему городу звонили колокола и шли благодарственные молебны. Тадеуш Голуй, однокурсник Войтылы, получив известие об итогах конклава, выпалил прямо на заседании местного отделения Союза писателей, в присутствии главы воеводского комитета партии и руководителя спецслужбы: «Вот нам и крышка!» А верховный партийный бонза краковских литераторов Владислав Махеек мрачно предрек: «Ну, теперь будем целовать задницу католикам» — и достал из портфеля бутылку водки. «Позволят ли?» — откликнулся кто-то из зала[555].

А что творилось в Вадовицах! Бывший законоучитель Войтылы ксендз Эдвард Захер, не в силах унять нахлынувшие чувства, сам принялся бить в колокол городского собора. Когда же храм наполнился народом (все уже были, конечно, в курсе), священник попытался произнести речь, но не смог — голос его срывался. Тогда слово взял один из викариев, а седовласый ксендз раскрыл приходскую книгу за 1920 год, отыскал там фамилию Войтылы и приписал по-латыни: «Выбран римским папой 16 октября 1978 года. Принял имя Иоанна Павла II»[556].

Как не закружилась голова у самого Войтылы? Вмиг взлетев из руководителей пусть важной, но одной из многих епархий, в политики глобального масштаба, мог ли он не испытывать страх? Выходец из крохотного городка во второстепенной стране, отныне он управлял древнейшей и крупнейшей организацией на Земле; его словам теперь внимали не миллионы даже — миллиарды людей. Как тут не растеряться?

У Войтылы имелся, конечно, опыт выступлений перед публикой, но главное — его укрепляла вера в Божью опеку. Он вел себя так, словно сызмальства готовился к этой роли: не лез за словом в карман и говорил одинаково гладко и с журналистами, и с дипломатами, да еще на разных языках. Папа-полиглот — не потому ли на него пал выбор кардиналов? Вышиньский, к примеру, за всю жизнь посетил только две страны — Италию и ФРГ, а из языков знал лишь латынь да итальянский. Войтыла же побывал на разных материках и неплохо говорил по-французски, по-испански и даже по-немецки. Идеальное лицо церкви.

С чего же он начал свое апостольское служение? С визита в клинику «Джемелли», где лечился Дескур. Впрочем, удивить такой поступок мог лишь того, кто не знал нового понтифика. Для знакомых этот шаг выглядел вполне естественно. Он поехал в открытой машине и белом папском одеянии, благословляя изумленных римлян, которые не думали так скоро узреть понтифика на улицах своего города. А больше всех был изумлен, вероятно, сам Дескур, вряд ли ожидавший увидеть однокурсника в сутане римского папы[557].

Стиль общения нового первосвященника подкупал своей простотой. Войтыла говорил живым языком и сыпал шутками. В своей первой речи перед верующими с балкона собора Святого Петра он заранее попросил прощения за ошибки в итальянском и призвал всех помогать ему в изучении этого языка. Когда сопровождавший его в клинику «Джемелли» заместитель госсекретаря Джузеппе Каприо подсказал, что при встречах с простыми смертными принято благословлять их, Войтыла, запомнив это, свою первую пресс-конференцию завершил словами: «Да, и я забыл вас благословить»[558].

Но о чем он никогда не забывал, так это о друзьях. Спустя несколько дней написал письма двоюродной сестре Фелиции Вядровской, «духовной сестре» Ванде Пултавской и профессору Свежавскому, напророчившему ему понтификат. А на церемонию интронизации отправил личные приглашения нескольким «знаковцам», в их числе Цивиньскому и Мазовецкому.