class="p1">Всё-таки я устала. Очень, очень устала. А я же простая, у меня очень простые радости: вот мой дом. Этот белый маяк на склоне.

Внизу — домик-пристройка. Там моя одинокая спаленка. Здесь, в кабинете — печатная машинка родная. И всё хорошо. Всё спокойно. И всё стабильно.

Я могу писать.

Могу не писать.

Сейчас выберу не писать.

Выберу наконец отдыхать.

Уже совсем утро — и я улыбаюсь. Проговариваю, шепчу написанное — себе, себе это всё говорю. Касаюсь своей груди, вжимаю голову в плечи — пробирает до дрожи.

Я одинока — и пусть.

Я-то знаю: я не одна.

Глава Ноль-Один

Николай

Из всех возможных вещей, за которые парень был благодарен Тине — прежде всего сейчас ему было приятно её молчаливое присутствие.

Да, они шли вместе по пустой улице, и лучи солнца понемногу топили дорогу в меди.

И у парня наконец появилось время разобраться в себе. Вообще, разбираться в себе — это здорово, особенно, когда рядом есть кто-то, кто сможет прикрыть спину или перехватить под локоть, оттянуть с проезжей части, от дерева или от ямы. Практично, удобно. Надёжно.

Что вообще сейчас было? Как ему трактовать прошедшие… Сколько дней? Сколько-то. Субъективно, наверное, два.

Случай с матерью его уже вообще не пугал, не тревожил. А отец — много, слишком много всего.

По всему выходило, что старик прав: парень просто не сможет его отпустить. Даже сейчас, когда тот его крепко послал — сын всё равно о нём думал.

Но сокрушался ли? Ощущал ли раскаянье?

В августе мать уехала в отпуск. Оставила их вдвоём.

Отец как пил, так и продолжал пить. Даже не так: не пить. Он много раз говорил: пьёт человек только один раз в жизни. Все прочие — только опохмеляется.

Издевался ли он над сыном? Да нет. Только мать его очень сильно любила. Никак не желала с ним развестись, хоть и орала, что у неё нет столько денег, чтоб постоянно его содержать. Чтоб оплачивать клинику, из которой его вечно выкидывали. Моральных ресурсов ей уже не хватало — а всё равно пыталась ему помочь.

Она и уехала-то, как Николаю сказала — просто, чтоб месяц пожить для себя. Вне семьи. Вне этого вечного ада.

И парень решился. Только не мог понять, как лучше всего поступить.

У него оставался последний месяц до отъезда в Киев — и Коля хотел, очень хотел не просто свалить на учёбу — но отправиться в новую жизнь. С чувством, что и уехал в новое — и вернулся в чистое. Не в вонючее, не в запойное, не в пропитанное водярой и мочой место.

Вычитал, что голодная смерть может быть неопознанной — но не учёл, что алкаш — он водяру-то жрёт буквально. Что спирт в сахар организмом обрабатывается — и на одном этом топливе при желании можно, ну, не очень долго, но вполне прожить.

И просто закрыл его в комнате. Игнорировал. Чуть-чуть подкармливал, мелко, но всё ждал, тянул.

Последние полторы недели августа. Время к отъезду было, а мать всё не возвращалась.

Тогда и решился его отравить. Простое дело: незамерзайка для машины матери, просто в гараже стояла, даже покупать не пришлось. Напоил он отца — а потом и уехал.

И старался об этом не думать. И спокойно сочувствовал рыдающей в трубку маме, когда та вернулась домой.

— Ага, и?

Парень застыл. Тина стояла прямо перед ним, склонила голову на бок.

— И… Что?

Та прыснула, откинула прядь с лица.

— И что ты из этого вынес? Спасибо, конечно. очень увлекательные у тебя мысли. А выглядишь милым, — щёлкнула по носу.

— Не знаю, — тот поджал губы. — Сделано — сделано. Я не стану себя винить за осознанное принятое решение.

Тина замерла, скрестила руки. Окинула парня пристальным испытывающим взглядом. Потом — кивнула, хлопнула по плечу.

— Одобряю! Ты клёвый. Конченный и отбитый — но всё ещё клёвый.

— Спасибо, наверное, — тот отвёл взгляд.

— Не парься, — отмахнулась, опять повернулась спиной. — Кстати, мы уже почти пришли, смотри-ка!

С этими словами она махнула рукой, указывая на утёс, на котором стоял маяк.

***

В одной только светлой рубашке, босая, у самого края скалы стояла девушка и курила, а ветер трепал её волнистые синие кудри.

— Эй-йоу! — Тина на неё навалилась, обнимая за плечи. — Как сама? Бросай это, — ткнула кулаком в щёку, развернула к себе, обнимая под локти.

Та усмехнулась, покосилась на всё ещё дымящуюся сигарету — и пожала плечами, откинула её в чёрные воды.

— Я ждала вас, — тихо сказала девушка. — Сегодня хорошее утро. Как раз для волшебных встреч.

— А я тебе говорила, — Тина ткнула Николая под бок, — она туманная, — откинула прядь, с теплом посмотрела на свою знакомую. — Отбитый, — представила парня. — Наша Морская Ведьма, — с поклоном к светлой подруге.

— Я не отбитый, — насупился Коля.

— Но умеешь только жаловаться и огрызаться, — подколола его и опять щёлкнула.

Тот проигнорировал подколку очень красноречивым молчанием. Поймал себя на смущении: перед ним стояли две полуголые девушки. Одна в рубашке, другая в ночнушке. Пусть даже и призрак и полумёртвая, но — всё равно. Как-то… Как-то.

Морская Ведьма смерила паренька добрым и мягким взглядом.

— Ты приятный, — сказала та тихо, склонила в приветствии голову. — Но будь ты хорошим, — немного с укором добавила, — здесь бы не оказался.

Николай хотел уже что-то ответить в свою защиту, но тут до них донёсся слишком хорошо знакомый сигнал. Протяжный двоичный гудок, который, казалось, рассёк воздух, перекрыл шум ветра и волн.

— Электропоезд прибывает на станцию… — слышался механический голос дикторки.

Девушки переглянулись. Посмотрели на парня.

А что тут ещё сказать?

Опять идти.

Но уже совсем скоро.

***

Все трое уже на перроне. Том самом, где у главного входа две статуи мудрецов. Одна из них — с голубиным помётом на лысине — держала рюкзак, дорожную сумку парня. Его вещи просто висели на локте неузнанного мудреца.

— Всё-таки поезда прибывают, — улыбнулась Морская Ведьма. — Я Лиза, кстати. Хотя больше мы не увидимся.

Николай пожал протянутую ладонь. Представился сам.

Перевёл взгляд на Тину. Та просто стояла, сложила за спиной руки. Улыбалась парнишке.

— По твою душу, — кивнула