Сдохнуть приятней было! И знаешь, в чём мерзость? — старик опять опустил руки, чуть-чуть склонился к всё так же сидевшему, напряжённому сыну.

Николай сжимал в ладони рукоять длинной отвёртки. Большая, толстая. Отлично подходила, чтоб вогнать сущности в шею.

— Валяй, — кивнул парень, сам поднялся на ноги, ещё чуть-чуть отошёл — а призрак и сам отступил, на носки тому сплюнул.

— Что ты сам обо мне так думаешь, — медленно, вытянув голову на тонкой дрожащей шее. — С твоей башки, — по столу кулаком врезал, — все слова забираю. Своей, того, — качнулся, — нет нигде у меня. Ты, — опять ткнул в него гнилушным пальцем, — ты, тварь, вот это всё от меня хочешь услышать.

Парень насупился, поднял плечи.

— Уйди, — Николай холодно бросил, глядя в застывшие серые глаза, — не хочу тебя бить.

— Ха! — призрак загородил дорогу, грудь выпятил, — не хочет он, «хынтиллегентный» какой! Врежь давай по-мужски!

От отца воняло. Не только спиртом: дерьмо, гнильё. Моча. Разложение, сырая земля.

Николай поморщился. Противно. Раздражал.

— Не беси меня, — процедил сын. Вскинул руку, пытаясь его отстранить.

Отец схватил сына под локоть, прижался к нему, заломал, прижимая лицом к столу. Завёл руку парня тому за спину, с силой зажал. Ещё немного — и может сломать. Свободную руку поймал, не ту, что с оружием.

Коля понимал, что от него требуется. Прекрасно осознавал и своё желание, и что именно за его действием начнётся настоящий кошмар. Конечно же, он желал призраку-образу отца наиболее мучительной смерти. Он хорошо понимал это чувство. Даже не так: он помнил его.

Убить, убить гниду, убить пьяную погань, которая отравляла семью просто фактом своего существования.

Стиснул зубы, ощущая давление хватки — и зажмурился.

Не кричал, когда кости хрустнули. Не кусал губы, просто сцепил их, стараясь забить на острейшую боль в плече.

Отец молчал. Надавил ещё — и от ключице к лопатке пробился колющий, жгучий импульс. С левой рукой можно прощаться.

— Не отпустишь? — прошипел сын.

— Ты меня? — призрак толкнул его к выходу из комнаты. — Видимо, — потянул на себя, чем вызвал новую вспышку боли в плечевом суставе, — нет.

Пинок — и сын едва удержался на ногах, вылетел в коридор.

Мысли опережали действия. За одно мгновение пронеслось много всего.

«Плохи дела. Желание убийства, похоже, пополнилось желанием наказания. Это и есть, то, что мне нужно? Но… Но нет же. Нет. Это не то, не то, чего я хотел бы на самом деле…«

Парень рванул вглубь коридора — дальше, на свет, к кухне.

Левой рукой старался не дрёгать. Любое движение суставов откликалось новым импульсом-вспышкой, ослепляющей, оглушающей.

Просто доковылять. Просто сбежать отсюда.

По стенам тянулся скрежет длинных ногтей.

Не оглядываться. Это уже не только отец в запертой спальне. Это когти, когти расправы, они лязгали, они скреблись, медленно сдирая обои, разрезая ковёр на полу.

Отвёртку он ещё в той комнате выронил.

«Не сражаться! — уже в прихожей. — Просто бороться за жизнь».

— Э, как бы не так.

Образ отца — на этот раз даже вполне ухоженного, просто чуть дряхловатого, мужчины появился буквально перед ним, преграждая выход на улицу.

За спиной всё ближе слышался лязг когтей. Коля буквально воротником чувствовал, как те настигают.

Впереди, вот здесь, в шаге — ухмыляющийся, довольный призрак. Давил лыбу, обнажая чёрные, лишённые зубов дёсна. Кривился, щуря яркий — и такой серый, уже не стеклянный, но металлический взгляд.

… «И ты, походу, по полной попал:

Горгород, Горгород, дом, но капкан» …

Но Николай — не шут на потешном столбе. И уж тем более не какой-то нелепый лох, который вечно всем недоволен. И не собирался на эшафот. За семью — ладно, за свою мать хотел отомстить. За себя постоять — но ведь и только. В чём его зло?..

— Пропустить? — отец ухмылялся. — Пожалуйста, — услужливо отошёл, открывая входную дверь — и там тоже когти. Даже не так.

Там множество укрытых трупными пятен ладоней со скрюченными мизинцами и безымянными пальцами — и эти самые когти тянулись от них, рассекали окоченевшие руки. И это неживое мясо вращалось с ногтями-лезвиями, как мясорубка.

Отступать — смерть.

Впереди — смерть.

Так выглядело его избавление?..

Лоб парня прошибло испариной.

Это слишком сложная задача. Алгоритм и неясен, и очевиден. И нет решения, которое удовлетворило бы пользователя.

— Никаких вариантов, — признал он, склонив голову. И зажмурился, двинулся в лязгающие, скребущиеся когти множества трупных лап.

… И его отбило сгустком воздуха к захлопнувшейся за спиной двери. Тупая боль в вывихнутом суставе почти ослепила — но, даже так, Николай увидел её.

… «Девочка-пиздец» … — только и хмыкнул, уже на грани истерики.

Тина просто взмахнула рукой и щёлкнула пальцами. Дальше — цепочка звуков из хрустов и тресков, стук осыпающихся костей.

— Двигаем, — не ждала, пока тот оклемается. Просто схватила его под здоровый локоть, чуть ли ни на себе потащила на улицу. — Разговоры потом, — шикнула через сильный вдох. — Тяжёлый увалень.

Николай безвольно мотал головой. Да, вот именно сейчас он действительно напоминал тряпичного потешного плюшевого клоуна: такие ватные ноги, напрочь лишён всякой воли. Только и мог, что тащиться за своей спасительницей, которая, как натуральный бог из машины, просто появилась из воздуха, и теперь тащила его из личного ада.

Но вытащила ли?..

Парень уже совсем ничего не понимал.

***

Уже за воротами они сели на крыльцо закрытого магазина «ПРИЛАВОК» — и Тина позволила Николаю выдохнуть, отдышаться.

— На, — протянула бутылку холодной воды. — Дай осмотрю, — кивнула на вывихнутую левую руку, которая всё так же торчала, отведённая за спину. — Сперва выпей, чтоб больно не было. А потом замри и доверься. Есть?

Тот ответил слабым кивком.

Холодная вода не просто его освежила. Мысли в голове прояснились — и всё так… Легко, свободно. Он в себе и нигде. Полное, отрешённое спокойствие. Уверенность. что всё закончилось. Что кошмара больше не будет. Что он победил, пусть и ни черта не сделал.

— Ну, жить будешь, — Тина хлопнула его по плечу, возвращая с небес на землю.

… Левая рука уже не болела. Николай повёл плечом — и не ныло, не стреляло, не кололо, не жгло. Как новую ему вставили.

— Говорила же, больно не будет.

… И