– Иди докучай кому другому, ворона старая, – прохрипел Бьярки.

– Тебя призывают.

Бьярки приподнял голову, и самодельная корона, соскользнув вниз, с грохотом покатилась по ступеням. Скривившись, он приподнял пальцем желтое веко.

– Кто посмел?

Драугр махнул рукой себе за спину, на заляпанного кровью мальчишку.

– Твой ручной жрец.

Теперь открылись уже оба глаза – и взгляд Полудана, даже подернутый хмельной пеленой, все равно мог плавить железо.

– Мальчик, это что, какая-то шутка?

Юноша задрожал и замотал головой.

– Мой отец, милорд. Он послал меня вас найти. Знаки… Вы должны это увидеть.

– Ах, должен?

– Прошу вас, милорд!

Бьярки посмотрел на Драугра. Тот вяло пожал плечами.

– Это ты у нас вроде дока в знаках. Вот тебе и шанс это доказать.

– Тьфу! На хрен иди со своими клятыми знаками! – И все же Полудан поднялся с трона. Он потянулся, огляделся, хрустя суставами и позвонками в плечах и горбатой спине. – Жаль, здесь нет мак Кеннетига. Что за жалкое стадо! Один хренов ирландец с ножом – и можно вновь править империей.

– Повезло нам.

– Прошу, милорд! Скорее! – повторил сын жреца.

– Иди уже, крысеныш! Я за тобой. – Бьярки сошел, пошатываясь, с помоста и поплелся по залу вслед за парнишкой. Драугр не отставал – лишь ненадолго замешкался, чтобы вернуть себе свои топоры. Никто из них не увидел в тенях галереи у них над головой изможденного осунувшегося лица Кормлады, следившей за ними с тонкой усмешкой, кривившей ее бледные губы.

Чтобы пробраться к храму из тронного зала в самом сердце Дублинского замка, нужно было совершить путешествие в тысячу шагов – по арочным переходам, вверх по узким ступеням, мимо конюшен и через кухни – по счастью, почти все время в полумраке. И лишь в конце пути Бьярки пришлось выйти на свет немилосердного утреннего солнца. Щурясь, он толкнул плечом тяжелые двери храма. Когда глаза вновь привыкли к полумраку, перед ним открылась во всей своей красе бойня.

На перепачканном кровью полу лежали восемь обнаженных жертв – ирландских пленников и выбранных на рынке рабов. Всех их задушили и распотрошили, их кишки вились по камням, словно ленты плоти; девятый лежал, растянувшись на алтаре, со вспоротым животом. На его шее все еще виднелась петля шелковой струны, оборвавшей его жизнь. А над ним стоял заляпанный кровью Агаутр, казавшийся омерзительным в тусклом свете – его руки были по локоть перемазаны подсыхающей кровью и внутренностями мертвецов. Он вырвал один из органов, посмотрел на него и бросил к ногам Бьярки. Кусок мяса упал на пол с влажным шлепком.

– Всеотец сказал свое слово!

– В чем дело, Агаутр? – спросил Бьярки.

Агаутр в умоляющем жесте воздел руки к небесам, скрывавшимся за завесой дыма благовоний. Он был безумен, Бьярки в этом не сомневался.

– Девять раз изъявил свою волю Распятый! Девять раз сочился из печени желтый сок – эти органы, эти предвестники войны переполнены кровью! Девять раз предсказали внутренности судьбу нашего народа! Знаки ясны! Предзнаменования не врут!

– О чем ты все завываешь? Говори прямо!

– В день, что наступит после завтрашнего, разразится битва, – ответил Агаутр.

– Да. И что?

– Один повелевает тебе возглавить войска под стенами Дублина! Всеотец избрал тебя, Бьярки Полудан! Посмеешь уклониться от чести, которую оказывает тебе Распятый, – и твой народ сокрушат те, кто клялся в верности Белому Христу! Так написано в плоти мертвецов!

Бьярки мгновенно протрезвел, его глаза сузились.

– Ты уверен?

– Девять раз читал я одни и те же знаки. Такова воля Одина.

– Прочти еще раз.

– Ты избран, Полудан! – ответил Агаутр. – Ты сомневаешься? Девять – это священное число. Лишь девять раз разрешают боги…

– Боги разрешат и в десятый! – отрезал Бьярки.

Развернувшись, он схватил за горло сына Агаутра. Отец поспешил к нему, но остановился; с мрачной решимостью на лице он сбросил девятую жертву на пол храма, тело упало в месиво из крови и соков, образовавшееся у подножия алтаря.

– Не бойся, сын мой. Всеотец ждет среди теней, он поприветствует тебя с распростертыми объятиями.

Но настроение отца ничуть не успокоил мальчишку, и тот забился в руках Бьярки, пытаясь оторвать от шеи сжимавшие ее, словно железные прутья, длинные пальцы. Полудан потащил его к алтарю, через лужи крови и кучи вырванных кишок, приподнял его над землей, будто пушинку, и с силой швырнул на стол для жертвоприношений. Агаутр удерживал продолжавшего отбиваться сына, пока Драугр, ринувшись вперед, разорвал на нем тунику, оголив бледный безволосый живот.

– Услышь меня, Один! – завопил Бьярки. – Всеотец, мудрейший из мудрецов, прими в дар эту жизнь!

Он медленно сжимал горло мальчишки, пока не хрустнула гортань, неотвратимо лишая его воздуха и жизни. Еще не перестали подрагивать в предсмертной агонии ноги парнишки, как Полудан принял из рук Агаутра ритуальный кинжал и вспорол все еще двигающееся тело от груди до пупа, словно мясник, готовый разделать говяжью ляжку. Брызнула горячая кровь; от взрезанных внутренностей поднялись пар и вонь непреодолимого отчаяния. Бьярки храбро погрузил руку в самую глубь смердящего тела мальчишки. Вгляделся. Он чувствовал скользкую кровь, жизненные соки, те вместилища плоти, где таилась anima. Он искал знаки… и он их нашел. В окрасе внутренностей, в тяжести селезенки и изгибах кишок, повторяющих резьбу на перекладинах храма; в грозно налившейся кровью желтой печени; в сердце, так и рвавшемся наружу из костяной клети…

Помедлив немного, – все это время Агаутр заглядывал ему через плечо, а Драугр ждал, затаив дыхание, – Бьярки Полудан обреченно уступил.

– Все так.

– Я же говорил тебе, – пробормотал Агаутр. – Такова воля Одина.

Бьярки кивнул. Воистину, воля самого Одина. Если он сам не поведет норманнов против гаэлов, битва закончится резней. Дублин утонет в бушующем пламени, а жаждущие мести христиане распнут его так же, как римляне распяли когда-то их Бога. Десять человеческих жертв пророчат одно и то же. Один избрал его, Бьярки Полудана, отстоять Старые времена, привести северян к победе.

Всеотец выбрал его.

Раздувшийся от гордости Бьярки выпрямился. Он поднял к исчезнувшим в дыму небесам окровавленный нож.

– Один! – зарычал он. – Один! Взгляни на меня! Я принимаю твое покровительство! И я не подведу тебя!

В отдалении, словно в ответ на его слова, раздался насмешливый крик ворона…

Кормак О’Руэрк прикрыл от яркого солнца глаза и посмотрел на плывущие в глубь страны темные клубы дыма. Горели Фингал и богатый полуостров Хоут. Усадьбы, деревни, поместья норманнов и ирландцев – ублюдков, присоединившихся к королю Ситрику… и ко всему только руку протяни. Там добивались славы и богатства, пока он сидел здесь, на южном берегу Лиффи, в милях от славной, без всякого сомнения, битвы, и следил за дорогой, по которой поедет только идиот. А все потому, что Бриан мак Кеннетиг к концу жизни выжил из ума.