– Решила из меня козла отпущения сделать, а, подкидыш? – уже не так уверенно спросил Гримнир; он огляделся, внезапно осознав, в какой попал переплет. И облизал губы мертвенно-бледным языком.

Но Этайн невозмутимо продолжала:

– Я не могу поручиться ни за его честность, ни за порядочность – у него нет ни того, ни другого. Но пока он держал меня в плену, угрожал мне расправой, высмеивал мою веру и заставлял меня противостоять ненависти забытого мира, он спас мне жизнь… дважды, – и она ему подмигнула.

Застигнутый врасплох Гримнир моргнул и зашелся хриплым хохотом.

– Наконец хитрить научилась, проклятая ты маленькая христоверка!

– Ты ему веришь? – спросил король, не зная, что и думать об этом создании.

– Бог свидетель, да, верю. Принц Мурроу, можно мне взять твой нож? – Принц взглянул на отца, и тот кивнул. Скрипнула сталь – Мурроу вытащил тяжелый боевой кинжал и передал его девушке. Этайн подошла к Гримниру, взяла его за руки и перерезала веревки. – Не заставляй меня об этом жалеть, – пробормотала она.

– Так ты лазутчик? – спросил Мурроу, убирая возвращенный кинжал обратно в ножны.

Гримнир размял пальцы и растер перетянутые веревками запястья.

– Я много кто, маленький принц. Но главное, что я не союзник Дублину – пока за его стенами прячется Бьярки Полудан, – Гримнир переводил взгляд от отца к сыну, от короля к принцу. – Он знает, что вы хотите взять их в осаду. Так что завтра они выступят против вас. Отплывшие корабли? Это уловка! Они хотят обдурить вас, застать за празднеством какого-то святого дня, с которым вы, христоверы, так носитесь, и перерезать вас.

– Страстная пятница, – сказала Этайн.

Мурроу пригвоздил Гримнира взглядом.

– Но кто подтвердит, что ты не участвуешь в этом их плане? Какая-то оборванка и сплетница, явившаяся сеять раздор?

– Что говорит тебе сердце, сын мой? – спросил Бриан.

Принц фыркнул и посмотрел на собравшихся вокруг капитанов; он увидел среди сыновей Томонда, принцев Дал Каша, и своего сына Турлоу. В уголках глаз Мурроу залегли морщинки.

– Все так, черт возьми! Был бы я язычником, поступил бы так же. Если бы мы поверили, что союзники Дублина его оставили, то отметили бы день распятия Христа со всеми положенными торжествами.

– Бьярки считает, что ваша религиозность победит здравый смысл.

– Как ты поступишь? – спросила Этайн, как и все, глядя на короля.

Король Бриан вздохнул.

– Меня принуждают биться в Страстную пятницу. Проливать кровь в такой благостный день…

– Да, но какой у нас выбор? – пожал плечами Мурроу. – Я предлагаю незаметно перейти этой ночью Лиффи, так мы получим преимущество над этими жалкими язычниками. Если они не хотят сильно оторваться от остальных, у них небольшой выбор мест близ Дублина, где можно высадиться с кораблей и построить войско.

Турлоу выступил вперед.

– В устье Толки, отец?

– Да, о нем я и подумал. Там есть рыболовная запруда у равнины Клуэн Тар, недалеко от старого моста Черный волос. Если перехватим их там, может быть, удастся оттеснить их к морю.

Старый король, помедлив, кивнул.

– Тогда готовьтесь. Рагнал, пошли гонца к Малахии. Если он хочет хоть палец о палец ударить для защиты своих земель, то теперь самое время, – он посмотрел на Гримнира. – Станешь ли ты биться за меня?

– Биться стану, – ответил Гримнир. – Но никаких клятв давать не буду. Я бьюсь за себя, и когда я сделаю, что должно, – когда этот вероломный слизняк Полудан сдохнет – ты больше меня не увидишь.

– Пусть будет так.

– Поднимайте людей, – велел Мурроу собравшимся капитанам. – Прикажите им брать только еду, воду и боевое снаряжение. Бросайте остальное! И оставьте гореть костры… пусть эти богомерзкие мятежники и их союзники-язычники думают, что перехитрили нас!

И пока воины Эриу собирались и готовились, Этайн вышла в залитую светом факелов ночь. По небу плыли звезды; во тьме между ними скрывались боги – жестокие, справедливые и жаждущие крови. Она слышала, как они поют песню рока, полную грозного звона битвы и могильного эха.

Этайн не дрогнула, она была светочем Божьим – и ее чистый голос зазвенел в ответной песне:

И таящаяся меж звезд тьма содрогнулась…

Равнина Клуэн Тар, к северу от Дублина

Страстная пятница, двадцать третье апреля

1014 год от рождества Господа нашего Иисуса Христа

В светлеющем небе, распугивая утренних птиц, собирались вороны. Сидевший на каменистом выступе на краю Томарского леса, что на севере от Дублина, Гримнир следил, как кружат в небесной вышине черными пятнами их стаи, слетающиеся в предвкушении кровавой резни. Следил и пел – грубый голос скрежетал, точно кремень по лезвию:

Гримнир сидел на корточках, поблескивала его смазанная жиром ветхая рубаха из железных колец. Из захваченной в Фингале добычи ему достались кожаные штаны и тяжелые датские сапоги. На поясе висел лонгсакс – и скеггокс с резным древком на несколько пядей длиннее его узловатого предплечья. Лежащий неподалеку на камне шлем принадлежал когда-то норманнскому вождю; по железу вилась медная резьба, а толстый гребень переходил в наконечник с изображением волчьей головы. Были у него и копье, и окованный деревянный щит со стальной выпуклой серединой, на почерневшей от копоти лицевой стороне которого он недавно нанес краской знак вождей Оркханка, пика Скандинавских гор: красный глаз Балегира.

Гримнир все тянул свою песню:

Когда эхо грубой песни на скрытой за туманом равнине Клуэн Тар затихло, Гримнир услышал неподалеку тихие женские шаги. Он скосил глаза на Этайн, худенькую и дрожащую от изнеможения даже под плащом. Ирландская армия шла всю ночь – огромные дивизии воинов, которые маршировали на северо-восток, петляя через тихие рощи и низины меж Фингалом и полуостровом Хоут, пока не встали у густого леса, прозванного Томарским. И здесь угрюмый принц клана Дал Каш Мурроу объявил привал.