— Вас сильно уценили, — парировал я. — Барон Леритье де Шезель прямо-таки мечтает вас вернуть и посадить в клетку.

Профессор сглотнул и поспешил выпить стакан «Виши».

— Спасательные операции, знаете ли, нынче изрядно подорожали.

Он не первый, кого приходилось покупать с потрохами, но все равно чувствовал я себя странно. С виду совершенный юнец, даже взгляд подходящий, наивный и самую чуточку плутоватый. Уже не поваренок, скорее подручный карточного шулера из начинающих. А еще — инопланетянин, причем не из фантастического романа про синих ракопауков, а самый настоящий.

— Вы биолог, — вел далее я. — Споры о теории Дарвина не слишком интересны Государственному департаменту США, там народ в основном верующий. Мир, профессор, создан за шесть дней.

Он внезапно подмигнул.

— А продолжительность каждого дня, мсье Корд? Теория Дарвина — ерунда, причем я так не считаю, а просто знаю. Хотите намекнуть, что я не специалист по вооружению или, допустим, физике? Зато изучаю человека. Ваш Президент, насколько я знаю, серьезно болен?

— Это все слова, — негромко проговорила Фогель, до этого не проронившая ни звука.

Профессор кивнул ей с немалым изяществом, но сразу же стал серьезным.

— Мне шестьдесят пять лет, дамы и господа. Оцените!..

— Паспорт! — перебил я. — Причем желательно подлинный. А пациенты ваши, профессор, регулярно мрут. Никакой магараджа не решится положить в вашу клинику свою любимую бабушку.

Он отставил стакан в сторону, вытер платком пот со лба и внезапно улыбнулся.

— Кофе?

* * *

Однажды я застрял в Мехико и от смертной скуки отправился в книжный магазин. В бар идти нельзя, мне должны были в ближайшее время позвонить из посольства, причем не из нашего. Ловись рыбка, большая и малая! Но не перечитывать же в сотый раз старые газеты! Продавец, выслушав пожелания, немного подумал и выложил на прилавок биографию Джузеппе Бальзамо, более известного как граф Калиостро.

Книга очень понравилась, хотя на деле граф оказался крещеным евреем, шпионом и первоклассным обманщиком. Но размах я оценил, такой агент и мне бы очень пригодился. Однако один эпизод показался мне странным, и уже в Вашингтоне я показал нужные страницы знающим людям.

Калиостро имел успех благодаря прекрасно подвешенному языку, нехитрым фокусам и колоссальному личному обаянию. Но вот однажды в Париже (а где же еще?) он принялся проводить сеансы омоложения. Капля эликсира из хрустального пузырька — и человек сбрасывал чуть ли не полвека. Ненадолго, всего на минуту-другую, но графа буквально засыпали золотом. Кто откажется?

Я поверил, причем именно из-за очень короткого срока. Жулик бы организовал все иначе, масштабнее. Калиостро же честно предупреждал, о том, что такое омоложение очень опасно, большая же доза просто убьет человека.

Знающие люди сначала возмутились (гипноз!), потом призадумались. А затем отыскали в пыльных фолиантах еще несколько похожих примеров. Наши предки определенно что-то знали.

О Джузеппе Бальзамо я вспомнил сразу, как только прочитал про клинику «Жёнес мажик». Юный колобок утверждает, что ему шестьдесят пять. Но и Джузеппе Бальзамо уверял всех, что он помнит убийство Юлия Цезаря!

* * *

— На Клеменции такие исследования строго запрещены, — голос Жака Бенара звучал спокойно и внешне безразлично. — Почему? Потому что надо ставить опыты на людях, причем без всякой жалости. Наша цивилизация — христианская, причем без малейшего лицемерия, не то, что у вас на Земле. Я экспериментировал на животных, опыты были удачны, но. Мне выдали все возможные премии и приказали прекратить исследования. Тогда я попросился на Землю, вступил в Орден Возвращения и честно работал.

— Над чем? — мягко поинтересовалась Мухоловка, извлекая из пачки уже вторую сигарету.

Профессор погрозил ей пухлым пальчиком.

— Про нашу работу, мадемуазель, только за особую плату. Итак, я работал и ждал. Умному человеку. Это я намекаю, да, да! Умному человеку с самого начала было ясно, что такая активность на Земле ни к чему хорошему не приведет. И вот Транспорт-2 погиб, связь с Клеменцией прервалась, среди наших началась паника. А земляне принялись делить клементийское наследство. Зря, кстати. Высший Распорядительный Совет наверняка пошлет новую экспедицию. И будет все строго по вашему Уэллсу.

— От микробов передохнуть не боитесь? — не утерпел я.

Жак Бенар вновь погрозил пальчиком, на этот раз мне.

— Отвечу, но за отдельную плату. Я действительно дорого стою и хочу, чтобы правительство Соединенных Штатов не поскупилось. Поэтому для начала сам совершу сделку.

Улыбнулся пухлыми губами, допил кофе, поставил чашку на блюдце.

— Я куплю вас!

Улыбка исчезла, юный колобок тоже куда-то пропал вместе с помощником шулера. На меня смотрел граф Калиостро.

* * *

— Вам за тридцать, мсье Корд, врачи наверняка уверяют, что вы абсолютно здоровы, но. Вы же умный человек! К сорока годам корешки, которые гнездятся в вашем организме, прорастут, и с каждым годом вы начнете терять самого себя. Что я могу сделать? Вы помолодеете, вам снова будет. Ну, допустим, двадцать пять. Идеальный возраст! И вы останетесь таким приблизительно столько же. Потом снова начнете стареть, но появится добрый доктор. Да-да, именно я, мсье Корд. И вам снова будет двадцать пять! Увы, на этот раз ненадолго, всего на два-три года. Но если правительство Соединенных Штатов не поскупится с финансированием, за это время я наверняка что-нибудь придумаю. Вот так, мсье! Теперь глубоко вдохните. Выдохните. И думайте! А теперь о вас, мадемуазель Фогель. Но. Извините за такой вопрос, вы — муж и жена? Понял. Я бы на вашем месте не затягивал, но пока я намерен побеседовать с мадемуазель Фогель с глазу на глаз. Надеюсь, вы не возражаете, мсье Корд?

* * *

Комната, которая мне досталась, когда-то была детской. Школьные учебники, рисунки акварелью, стопка тетрадей — и грустный Тедди-медвежонок на книжной полке.

Ничего не забрали, даже платьица в шкафу, и я почуял дух давней беды. Подошел к медвежонку, взял в руки, погладил по мягкому плюшу.

— Куда хозяйку девал, мохнатый?

Показалось или нет, но глаза-пуговицы на миг ожили, отозвались болью. Я отправил Тедди обратно, осторожно присел на кровать. И тут в дверь постучали.

— Можно? — странным голосом проговорила Анна Фогель.

Я развел руками. Ей — можно.

* * *

— Сейчас я пойду в свою комнату, лягу, укроюсь одеялом — и позову тебя. Ты сядешь в кресло и будешь молчать, пока я не засну. Или до утра. Или. Не знаю, но все равно будешь молчать — и ни о чем не спрашивать. Не отвечу.

— Никаких проблем. Но, может, для начала я придушу этого Калиостро? Найдем себе другого клементийца, не такого наглого.