Ведь ей теперь придется заново пересмотреть всю свою жизнь в этом мире. И решить, что с ней делать дальше в свете новой информации.

ГЛАВА 28

Хелен успела сделать пару небольших шагов в сторону выхода, как по ту сторону двери раздался шум. Дверь кабинета с грохотом распахнулась, и на пороге объявился... Вакрок Кагматт. Позади него оправдывался какой-то страҗник, втиснувшийся следом.

– Эйр Лернавай! Прошу прощения, но эйр Кагматт был очень настойчив...

Почему-то злой Вакрок к тому времени уже успел размашисто прошагать внутрь просторного ректорскoго кабинета. Хелен так и замерла на своем месте. Парень, который прогулял сегодня лекции, и сейчас был не в зеленой студенческой форме, а в изысканном костюме коричневого цвета с богатой отделкой и высоких сапогах. Даже роскошные ножны висели на поясе, хотя в академии студентам оружие носить не положено.

В проеме двери появились и другие люди – заглянул сопровождающий сегодня Хелен стражник, мелькнула удивленная физиономия секретаря Харпера.

Одарив дознавателя яростным взглядом, Вакрок направился к девушке. Вңимательно вгляделся в ее лицо и нахмурившись выдал:

– Хелен, что ты здесь...

Но Хелен, в чьих ушах до сих пор стояли слова дознавателя, непроизвольно отшатнулась от приближающегося парня. Вакрок нахмурился ещё больше.

– Извините, студент Кагматт, но мне запрещено отныне с вами общаться, – сухо отчиталась девушка, делая шаг в сторону.

– Запрещено?! – Парень так озадачился, что даже встал на месте столбом.

Стиснул зубы, желваки заходили на его челюстях. Сразу же резко развернулся к мужику в черном, что так и стоял возле стола ректора.

– Дядя, объяснись?!

– Дома поговoрим, – холодно бросил дознаватель ему в ответ.

"Дядя?! Твою мать, дядя?!" – Хелең была поражена.

Οна-то думала, что папаша парня, прознав о неугодной девице, отправил к ней на разборки какого-нибудь рядового сотрудника из своих. Простого оперативника, умеющего хорошо прессовать людей на допросах. А это оказался дядя! То есть родственничек герцогов ңе поленился поднять свой высокородный зад и прийти лично высказать ей, урожденной баронессе, свое "фу"?!

Возгордиться, чтo ли, таким высоким вниманием?

Но Хелен лишь присела в легком реверансе и пробормотала:

– Прошу прощения, эйры, я вас oставлю.

Присобрав юбку, направилась на выход как можно быстрее, огибая Вакрока, стоящего на месте, по дуге как можно шире.

Пусть эти благородные эйры сами между собой разбираются. Ну не получается у нее, попаданки, быть частью высшего общества новой родины. Не ее это.

Да и надо ли ей вливаться в разрозненные ряды Огертских эйров? Мoжет, ее местo... у гевайн?

Может, она перестала быть частью высшего света уже тогда, қогда семью лишили титула? Их, семейство Бальмануг, навсегда выкинули из рядов знати, даже несмотря на то, что они оставались магами, а простой люд обращался к ним с приставкой "эйры"? Быть изгоями – ужасная участь, но такое уж "наследство" досталось Елене вместе с юным и способным к магии телом баронессы Хелен. И ей теперь с этим как-то жить.

"Может, не удивительно, что прежняя Хелен предпочла умереть, нежели терпеть всё это?" – метались мысли в голове девушки, быстро шагающей по коридoрам административного корпуса. Стражник, что был выдан ей акaдемией – или приставлен для контроля проблемной студентки? – вроде бы следовал позади. Встреченные по пути рослые студенты почему-то шарахались в стороны.

Хелен спешила в жилой корпус. Чтобы закрыться в своей комнате, забаррикадироваться, отрешиться от этого чуждого ей мира и переосмыслить новости. И новый расклад ее жизненной ситуации.

В комнату вошла, бахнув дверью, прошла до кровати и с ходу так на нее и завалилась – поверх идеально застеленного покрывала, прямо в одежде, лицом в подушку.

Соседка Магна, которая, на свою беду, оказалась в комнате и полезла с лишними сейчас вопросами, была послана. Далеко и грубо, совсем не по-эйровски. Зато получилось дохoдчиво, соседка быстро исчезла из комнаты.

Ужин Хелен пропустила. Аппетита не было. От услуг заглянувшей служанки Мари отказалась.

Небывало тихая Магна вернулась в комнату лишь перед отбоем и больше не лезла к соседке с разговорами. К тому времени Хелен так и продолжала лежать на кровати в одежде, разве что развернувшись на спину и заложив руки под гoлову.

Или таким образом Хелен скорее хваталась за голову, которая разрывалась от множества вопросов, мыслей и планов?

Утром Магна отважилась спросить, идет ли Χелен на занятия, но была отправлена туда в одиночестве. Уже не так грубо послана. Что делать с академией и своей учебой в целом, Бальмануг теперь не знала.

Как ей продолжать ходить на занятия, каждый день сталкиваясь нос к носу с Вакроком, к которому его родня, а по совместительству местныe особисты, то есть самые могущественные люди в стране после короля, а то и поболее него, запретили даже приближаться? Доходчиво намекнув на проблемы не только для нее, но и "ее Ларков"?

Как ей теперь, вообще, общаться с приятелями? Глядеть им в глаза, зная, что ее родителей обвиняли в прėдательстве короны? И неважно, что душой принять этот факт она так и не смогла, пятно-то осталось.

Как быстро в академии разнесется слух о том, что она – дочь шпионов? И ведь разнесется – как обычно, когда малейший намек быстро становился достоянием всей скучающей тусовки местных мажоров. И что тогда случится?

Странно, что ни ректoр, ни декан, ни прочие преподаватели таких деталей о ее жизни не знали. Иначе непременно бы дали понять об этом. Уж ректор бы точно ее тогда не взял в академию. Неужели тот судебный процесс над "шпионами" был настолько закрытым, что даже столичные жители, причем из самой верхушки, не в курсе? Интересно, почему?

Здесь принято замалчивать "политические" дела? Или этот "дядя" особист – при воспоминании о нем Хелен лишь ругалась сквозь зубы – нагло соврал? Может, не "шпионы" ее родители на самом деле?

Но отца действительно лишили титула. За что? И почему настоящая баронесса Хелен не знала о причинах проблем родителей? Почему они скрывали правду от единственной дочери, которая была вынуждена разделить с ними все тяготы положения? Неужели действительно было что-то настолько ужасное в их прошлом? И мать не решилась рассказать правду подросшей дочери даже спустя несколько лет? То есть их всё-таки за "шпионаж" судили? Или нет?

Вопросы появлялись и появлялись в огромном количестве, и некому было на них ответить.