Папаша Лёвендаль, которого также называли «консулом», поскольку он занимал какой-то дипломатический пост, предоставленный ему чешским правительством, не слишком доверял этому самому Эсад-бею. Поскольку он был богат, то, само собой разумеется, подозревал всякого, у кого не было ничего за душой, в попытках завладеть его средствами. А странный наряд этого писателя, его поведение и вообще вся его репутация едва ли могли развеять возникшие подозрения. Ему импонировал тот факт, что его дочь вышла замуж за знаменитость. Но конкретно этой знаменитости он не слишком-то доверял. И даже нанял частного детектива, чтобы следить за собственным зятем.

Впрочем, неприязнь была взаимной. «У консула были всего три темы для разговоров: обувь, деньги и развлечения, — писал Лев с презрением. — Помимо этого, у него была единственная страсть: потратить как можно больше денег, чтобы потом похвастать этим во всеуслышание. У его жены тоже были всего три темы для разговоров: обувь, деньги и наряды. Помимо этого, у нее также была одна-единственная страсть: сэкономить как можно больше денег и тоже похвастать этим во всеуслышание. Несмотря на такое противоречие, эта пара жила, казалось, очень счастливо… У них был двенадцатилетний сын, однако даже он говорил лишь о деньгах и развлечениях. Третью тему для разговоров ему, очевидно, предстояло найти со временем».

Год, когда семья Нусимбаума-Эсад-бея обустраивалась в своем новом гнездышке в Берлине, был годом самых важных выборов в истории Германской республики. В 1932 году в Германии выборы на общенациональном уровне происходили четыре раза: два раунда президентских и еще два — по выборам депутатов в рейхстаг, причем первые два приходились на конец апреля, и все они были решающими. Фельдмаршал Гинденбург, суровый восьмидесятитрехлетний «герой войны», был президентом Германии с 1925 года (напомним, это был член диктаторского дуэта, на пару с Людендорфом приведший в 1918 году германскую армию к катастрофе). В Германии президента избирали на семь лет, и срок президентства Гинденбурга заканчивался. Он собирался вновь выиграть выборы, однако поговаривали, что какой-то выскочка, да к тому же еще и австриец, и капрал, изо всех сил старается заполучить место, занятое этим самым фельдмаршалом.

Этот младший офицеришка, этот иностранец, который уклонился от призыва у себя в стране, возглавлял третью по величине партию в рейхстаге. Еще месяц назад он даже не имел права баллотироваться на пост депутата рейхстага и уж тем более на пост президента Германского рейха. Но 26 февраля 1932 года тот, кто менее чем через год станет диктатором, сумел-таки получить незначительный пост в администрации германской провинции Брауншвейг[137]. Теперь этот австрийский капрал получил законное право баллотироваться на выборах в президенты Германии. Однако у Гинденбурга, а точнее, у тех, кто разрабатывал стратегию его кампании, родился план, как противодействовать Гитлеру.

Этот самый Гитлер, как говорили, влияет на массы с помощью голоса, который гипнотически действует на людей, он его разрабатывал, холил и лелеял, как итальянский тенор[138]. И Гинденбург (а точнее, Брюнинг, его тогдашний канцлер) принял решение — запретить ему выступать по радио. Логика правительства была проста: Гитлер ведь боролся на этих выборах за президентское место против кандидатов правительства — Гинденбурга и его канцлера. Это означало, что он борется с правительством, выступает против него, против государства! А радиоэфир был государственной собственностью. Итак, Гитлер был отлучен от эфира. Хотя задним числом можно утверждать, что хороши были бы любые меры, направленные против его прихода к власти, однако в то время подобное решение воспринималось как лишнее доказательство того, в какой дурацкий фарс превратилась германская демократия.

Пресс-секретарь Гитлера и его окружение решили тогда организовать самое стремительное политическое турне в истории: передвигаться по всей стране на поездах, аэропланах, автомобилях, чтобы Гитлер смог выступить перед максимальным числом слушателей, как если бы он выступал по радио. Главным средством передвижения были трехмоторный самолет Люфтганза-D-2001 и три длинных черных «мерседеса». Это был политический блицкриг Гитлера.

Настоящее шоу начиналось, как только кандидат в президенты спускался с небес на немецкие города в своем сверкающем самолете. Симпатизировавшие Гитлеру газеты стали называть его перелеты «рейсами свободы» (Freiheitsflüge), и они сильно способствовали распространению мифа о том, что Гитлер — это энергичный, стремительный спаситель Германии, ангел небесный, нисходящий на все грады и веси фатерланда. Впоследствии Лени Рифеншталь создала прогремевший на весь мир фильм «Триумф воли» — в нем, правда, не показаны предвыборные политические склоки. Единственным зарубежным репортером, освещавшим предвыборную поездку Гитлера, был англичанин Сефтон Делмер (который во время Второй мировой войны возглавит британскую службу «черной пропаганды», однако на тот момент считалось, что он симпатизирует Гитлеру). Вспоминая об этой политической кампании, он называл ее «Авиашоу Гитлера». Иностранный корреспондент участвовал в избирательном турне Гитлера с подачи Ханфштенгля. Именно он убедил Гитлера, что во время избирательной кампании надо, по примеру Рузвельта, всегда возить с собой какого-нибудь зарубежного корреспондента, чтобы представать в глазах всего мира открытым и искушенным в политике. Гитлер использовал Ханфштенгля с его обходительными манерами и прекрасной родословной, для того, чтобы завести множество важных контактов среди богачей и в Германии, и в Америке. Мать его была из Седжвиков, одной из первых семей поселенцев в Новой Англии. Прозвище «Путци», что на баварском диалекте означает «малыш», дала Ханфштенглю его кормилица. Его отец был весьма известным человеком в Мюнхене, так что на их роскошной вилле бывали такие знаменитости, как писатель Марк Твен, композитор Рихард Штраус и исследователь Арктики Фритьоф Нансен. Каким же образом этот мальчик из приличного общества связался с оравой политиков из пивных, антисемитов и представителей низших слоев общества?

В 1908 году Путци принимал участие в одном шоу с восточными мотивами, организованном гарвардским клубом «Заварной пудинг». В этом шоу, которое называлось «Роковой факир», гарвардские студенты переодевались одни в женскую одежду, другие — в наряды факиров, индусов и мусульман. Неуклюжий, высоченный Эрнст Седжвик Ханфштенгль (его рост был шесть футов и пять дюймов, то есть почти сто девяносто пять сантиметров) играл роль голландской девушки по имени Гретхен Спутсфайфер. Среди других актеров был и еще один студент по имени Уоррен Роббинс. Пути Уоррена и Путци после окончания Гарварда основательно разошлись: один вернулся домой, в Баварию, чтобы служить в составе королевского баварского конногвардейского полка, а другой поступил в Государственный департамент США. В 1922 году, когда Роббинс уже занимал пост старшего чиновника в американском посольстве в Берлине, он позвонил своему старому приятелю, тому самому, что играл роль «Гретхен». Вся эта революционная заваруха в Баварии очень беспокоит наше посольство, сказал Уоррен, поэтому они посылают к вам молодого военного атташе, капитана Трумен-Смита, чтобы разобраться в ситуации. Нельзя ли попросить старую добрую Гретхен позаботиться об этом молодом человеке, а также познакомить его с кем-то в Мюнхене? «Он оказался весьма приятным молодым офицером, лет около тридцати, правда, выпускником Йеля, однако, несмотря на это, я его хорошо принял», — писал Путци в 1957 году, в книге воспоминаний «Невыслушанный свидетель». В той же книге он рассказал и о судьбоносном для него ленче, на который выпускник Йеля пригласил его в день своего отъезда из Баварии. Вот как он передает свой разговор с американцем, успевшим проинтервьюировать всех мало-мальски заметных людей в Мюнхене: