— Сегодня утром я познакомился с весьма примечательным человеком.

— Вот как? — сказал я. — Кто же это?

— Адольф Гитлер.

— Вы, наверное, перепутали его фамилию, — сказал я. — Это не Хильперт? Есть такой немецкий националист.

— Нет-нет, — покачал головой Трумен-Смит. — Именно Гитлер… Мне дали карточку для прессы на их митинг сегодня вечером, но только я не смогу туда попасть, я же уезжаю. Нельзя ли попросить вас пойти и посмотреть на него? А потом дайте мне знать, каковы ваши впечатления, хорошо?

Путци взял карточку для прессы и в тот же вечер отправился послушать выступление Гитлера в погребке «Киндкеллер». Он вспоминал, что Гитлер много говорил о Кемале Ататюрке в Турции и о том примере, который подает всем Муссолини. Путци, как и обещал, описал свои впечатления выпускнику Йеля, а вскоре присоединился к нацистскому движению.

В Гарварде Путци возглавлял группу поддержки университетской футбольной команды, и известные ему приемы он перенес в политическую деятельность. Одной из его находок, воплощенных уже на раннем этапе существования нацистского движения, было преобразование гарвардской футбольной песни «Бей, Гарвард! Бей! Бей! Бей!» в нацистский клич «Зиг Хайль! Зиг Хайль! Зиг Хайль!»

Исход выборов в апреле и мае 1932 года оказался неубедительным: Гинденбург выиграл с минимальным преимуществом, а Гитлеру отлучение от радиоэфира весьма сыграло на руку. Летом того года на улицах Берлина ежедневно происходили вооруженные столкновения между нацистами и коммунистами. Кристофер Ишервуд, который в то время жил в Берлине, писал, что в этих уличных боях было что-то фальшивое, как будто обе стороны затевали их исключительно для рекламы: «Через пятнадцать секунд после начала перестрелки все заканчивалось, они разбегались в разные стороны». Обе стороны — и крайне правые, и крайне левые — теперь всеми силами старались отпугнуть избирателей от центристских партий.

Второй раунд общенациональных выборов 31 июля 1932 года показал, что стратегия экстремистов по нагнетанию насилия оказалась успешной: и нацисты, и коммунисты отняли голоса у партий умеренного толка. А нацисты стали самой крупной партией, представленной в рейхстаге.

У посетителей кафе «Мегаломания» не находилось слов, чтобы выразить разочарование результатами выборов. При этом практически никому не приходило в голову, что этот ничтожный капрал не то из Австрии, не то из Баварии имел хоть какой-то шанс оказаться во главе государства, не говоря уж о том, чтобы ликвидировать республику и стать диктатором типа Муссолини, как он пригрозил Гинденбургу, когда тот отказался сделать его членом кабинета министров в августе 1932 года. Одним из немногих, кто уже тогда покинул страну, был художник-сатирик Георг Гросс, он получил грант в Нью-Йорке и вернулся на родину лишь через двадцать лет. Позже он говорил, что у него было предчувствие грядущей общенациональной катастрофы: ему приснился сон, в котором был и преследуемый всеми, бездомный, неприкаянный интеллигент, и почему-то норвежский моряк, и целая груда гниющей рыбы. Получившая в 1932 году престижнейшую Клейстовскую премию Эльза Ласкер-Шюлер в следующем году подверглась нападению штурмовиков.

Лев, несмотря на политическую ситуацию, наслаждался своей славой и семенной жизнью с любимой молодой женой Эрикой. Огромным успехом пользовались все его книги: и «Двенадцать тайн Кавказа», и «Магомет», и «ОГПУ: заговор против всего мира», и другие. Он завершил «Россию на перепутье», а также новую биографию Ленина. Лев и Эрика могли с гордостью демонстрировать издания его книг на семнадцати языках.

6 ноября 1932 года завсегдатаи «Мегаломании» отметили самую лучшую новость с выборов этого года, хотя на самом деле едва ли были основания для радости. В масштабах всей Германии нацисты потеряли голоса избирателей, поскольку Гитлеру не удалось сохранить альянс с националистической партией промышленника Гугенберга (а значит, и возможность выхода на средства массовой информации). Но в самом Берлине нацисты получили больше голосов, чем прежде. Правда, и коммунисты обошли социал-демократов, впервые став партией левого большинства в столице Германии. Более семидесяти процентов берлинцев проголосовали за экстремистские партии — правого и левого толка.

Борьба между нацистами и коммунистами прекратилась. Настало время нанести смертельный удар по буржуазному центру — демократии в Германии. Когда транспортные рабочие Берлина в конце ноября устроили забастовку, случилось то, что сегодня трудно себе представить: Иозеф Геббельс и Вальтер Ульбрихт (будущий коммунистический лидер Восточной Германии) вышли на совместную демонстрацию против буржуазного муниципального правительства; коммунисты и нацисты стояли в одном строю, только одни кричали «Рот Фронт!», а другие «Хайль Гитлер!»[139] Когда Эрика и Лев разъезжали по улицам Берлина в ее большом американском автомобиле (а это в сочетании с их еврейскими именами и внешностью теперь воспринималось как политическая демонстрация), они видели множество развевающихся флагов — на одних была свастика, а на других серп и молот.

Революция — старый кошмар Льва — наступала со всех сторон. И не было никакой надежды на милостивого монарха.

Когда коммунисты и нацисты начали устраивать совместные шествия по улицам Берлина, выступая против республики, генерал фон Шлейхер, занимавший пост начальника политического управления армии, пришел в сильное беспокойство. Он понимал, что такое сборище экстремистов означает одно: либо Сталин, либо Гитлер придут к власти в этой стране. Этот мастер интриг и закулисных махинаций, лысый пруссак с аристократической внешностью однажды сказал своему приятелю: «Либо я отрежу яйца Гитлеру, либо он мне». И вот к концу 1932 года фон Шлейхер вдруг ощутил, что не исключено как раз последнее.

На Рождество 1932 года фон Шлейхер выступил по радио с обращением к германскому народу, в котором он изложил свои смелые планы по созданию социалистически-националистической коалиции всех немцев. Лев, подобно большинству слушателей, был ошарашен услышанным. Стало ясно, что время Веймарской республики близится к концу, что она перерождается во что-то другое. Может, власть перейдет в руки военных? Шлейхер своим высоким отрывистым тенором, который не шел ни в какое сравнение с виртуозно поставленным голосом Гитлера, объявил о планах по национализации промышленности, увеличению страховых покрытий для рабочих, а также по переселению тысяч безработных на семьсот пятьдесят тысяч акров земель «на наших малозаселенных восточных территориях».

Это и решило дело. Слова о переселении погубили правительство фон Шлейхера. Вскоре нацисты также выступят со своими планами по переселению десятков миллионов людей «на Восток», и никто даже глазом не моргнет. Однако нацисты обещали переселить людей на чужие земли, на зарубежные территории. А в своем рождественском послании фон Шлейхер говорил о германской земле — о равнинах Пруссии, о территориях, которые принадлежали помещикам-юнкерам. Национальная аграрная лига, организация землевладельцев-юнкеров, тут же выступила с резким протестом против подобного «аграрного большевизма». Отныне никакие прошлые обещания или союзы уже не действовали. Дальше события развивались быстро и, в отличие от Москвы 1917 года, поначалу без кровопролития.