Так не должно было быть. Лужайка должна была неровно зарасти травой, сорняки должны были вытеснить с грядок овощи. Когда я подъехал ближе и увидел перед домом «Манту», мне стало до боли неловко. Ведь в дверях стояла Ханне, и должно быть, она удивлялась, что это за незнакомый «Бристоль» прибывает в Хирифьелль. Узнав меня, она уже подняла было руку, чтобы помахать мне, но уронила ее, увидев, что в машине нас двое.

Сюда я ехал в прекрасном беззаботном настроении – я действительно не думал, что Ханне окажется здесь. Глупо и наивно с моей стороны, понял я теперь. Будто мои представления о реальности потеряли свою четкость на Шетландских островах. Я смотрел на наш приезд в Норвегию просто как на остановку по пути во Францию. Поначалу я испытывал острые уколы сомнения, раскаиваясь в том, что согласился взять с собой Гвен, но как только паром отвалил от Холмсгарта, мне сразу же полегчало. Она взяла с собой всего два старых кожаных чемодана. А мой багаж представлял собой хаос коробок и пластиковых пакетов.

– Ты, похоже, не слышал о fitted luggage, – сказала она. – Это чемодан, размер которого соответствует багажнику. У нас для «Бентли» были такие. Мне разрешали брать только эти два.

Она тут же влюбилась в расшатанный и скрипучий «Бристоль» и, устроившись на потрескавшемся кожаном сиденье, сказала, что это все равно что Уайтхолл на колесах. Я был счастлив, когда сошел на берег в Норвегии, когда увидел фруктовые деревья и солидные деревянные дома. Счастлив ехать домой на машине с красными временными номерами, пить чистую воду из-под крана, видеть все тот же набор товаров в киосках на бензоколонках и даже заправляться дорогущим бензином. Когда мы проехали поблескивающий на ослепительном солнце Лауген, Гвен сказала, что this place is just marvellous[66], — и она действительно так думала, пока мы не приехали на ухоженный хутор среди леса.

А тут на тебе, на каменных ступенях – эдакая повелительница воинов в белом платье, совершенная, как только что отлитая скульптура, как бы говорящая: «И все это ты готов поставить на карту, глупец». Ханне пристально оглядела «Бристоль», пристально оглядела меня, пристально оглядела Гвен. Смерила ее от туфель до макушки взглядом, говорившим: «Что за гадость притащила в дом кошка?», а потом повернулась ко мне, провела пальцем по моему твидовому пиджаку и сказала:

– Красивый пиджак. Добро пожаловать домой.

После этого она пошла к «Манте».

Я пошел было за ней, но поймал себя на этом и остановился посереди двора, между коренастой девушкой в пальто от «Бёрберри» и гибким, как тростинка, созданием природы.

Я ждал, что Гвен крикнет: «Who the hell are you?», и так крикнет, что шотландский выговор зазвенит на весь двор. Но одним из пунктов программы воспитания высокородных представителей высших классов являлся, видимо, план поведения в ситуациях, подобных этой. Не обращая никакого внимания на Ханне и не глядя сопернице в глаза, Гвен открыла багажник и достала свои чемоданы.

Однако не успела осесть пыль, поднятая «Мантой», как она поставила чемодан прямо на землю, села на него и спросила, глотая слезы:

– Кто это такая, к чертовой матери?

Она не сказала «кто это была такая» – она видела в Ханне силу, которая в полной мере сохраняется, – и выговорила это так тихо, так печально, что мне захотелось застрелить ее и застрелиться самому, чтобы покончить со всем этим.

– Ты что, держал ее про запас? – Гвен всхлипнула.

– Она сама сюда переехала, – сказал я, ковырнув ногой гравий.

– Надо же!

Я боялся подумать, что ждет нас в доме. Не валяются ли повсюду разбросанные шмотки и книги Ханне?

– И когда же вы расстались? – спросила Гвен. – Сейчас?

– Давным-давно. Это она себе вбила в голову. Я лишь просил ее присмотреть за хозяйством.

Я взглянул на картофельные поля. Хотел побежать туда, посмотреть, всё ли в порядке, или все-таки на картошке распространились сухая гниль и парша.

– И когда же ты попросил ее убраться отсюда? – продолжила расспросы Гвен.

– Когда понял, что она собирается обустроиться здесь насовсем.

На летней жаре бревенчатые стены испускали слабый аромат дегтя.

– You are bloody motherfucking asshole[67]. И когда же это? Прямо перед нашим отъездом с Шетландских островов?

– Нет. Я сказал ей это, когда ты якобы поехала в Эдинбург. А оказалось, что ты тайком побывала в Леруике.

– Мне казалось, мы это уже обсудили. А скажи мне, когда вы трахались последний раз? Только честно.

Мне не хотелось отвечать. Я ругнулся. Снова ковырнул гравий.

– За несколько дней до моего отъезда на Шетландские острова. Но это было в первый раз за…

– Вот оно что, теперь понимаю! – закричала Гвен, вставая. – Это как бы мне наказание за то, что я втайне от тебя проникла на склад!

– Ну хватит уже! – сказал я, пытаясь схватить ее за руку.

– Скотина! – огрызнулась она, увернувшись. – Будь добр, окажи одну последнюю услугу. Отвези меня на станцию. И больше мы не увидимся.

– Я выбрал тебя, Гвен. Еще когда позвонил ей. Я хочу быть здесь с тобой.

– Ответь мне сейчас только на один вопрос. Если б ты приехал домой один и она бы встретила тебя так… в этом платье… наверняка без трусов и уже вся мокрая снизу… Тогда бы ты устоял?

– Она же не знала, что ты приедешь со мной, Гвен.

– Да отвечай же ты! К тому же ты говоришь, что она не знала про меня… Ты что, совсем жалкий трус?

– Просто…

Гвен зашвырнула чемодан в багажник.

– Дома только шлюхи так одеваются… Вот ведь черт! Мне бы такие сиськи! Спорим, ты себе ее представлял, когда мы с тобой спали вместе.

– Ну хватит, Гвен!

Девушка уперла руки в боки. Отошла подальше. Посмотрела вдаль, на поля, повернула лицо навстречу теплому ветру, несущему с собой запах свежескошенной травы.

– Черт, – тихо произнесла она. – В придачу ко всему я ей еще и завидую. Выставить всю себя напоказ и оставаться такой соблазнительной… И не надо прятать никаких красных прыщей на затылке…

– Вовсе она не выставляла себя.

– Ну, разумеется, мужики ведь такого не замечают. Мне-то бабушка не уставала повторять. You don’t do hair, makeup, legs and cleavage at the same time. You just don’t[68].