Ответом на ее слова стал еще один поцелуй, но тут Минерва вспомнила о его раненом плече и настояла на возвращении в дом, чтобы промыли и перевязали рану. Супруги медленно шагали по затененной тропинке, держась за руки.

— Что будем делать с Хантли? — спросила она.

— Слуги перенесут его в дом, и нам придется решать, как с ним поступить. Он заверил, что уже написал в газеты. Кто знает, может, на этот раз он сказал правду. Ты не разлюбишь меня, когда весь свет узнает, что я не умею читать?

— Даже и не думай.

— А все остальное меня совершенно не волнует.

Годовалый жеребенок был прелестным: гнедой, лоснящийся и гладкий, на коричнево-красноватой шкуре виднелись вкрапления черного. Минерва неподвижно стояла возле перегородки и наблюдала, как животное легким галопом скачет по загону, демонстрируя силу и изящество будущего чемпиона.

Мужчина, гонявший лошадь по кругу, тоже мог гордиться породистой статью. Только грива его волос была не темно-каштановой, а золотистой. Минерва могла бесконечно любоваться герцогом Хэмптоном, который умудрялся сохранять достойный вид даже в замшевой куртке и сапогах, забрызганных грязью. С той же сосредоточенностью, с какой Минерва вчитывалась бы в очередной номер «Эдинбург Ревью», Блейк пускал необъезженного жеребенка разными аллюрами, мягко подгоняя его длинным хлыстом. Внешний вид небрежного высокомерия, которым он маскировал свою внутреннюю неуверенность, уступил место уверенной властности, отражавшей его внутреннее спокойствие и, как надеялась его жена, истинное счастье. То, что в этом имелась и ее заслуга, и то, что она разделяла с ним это счастье, наполняло ее душу нежной радостью.

Почувствовав присутствие любимой, герцог повернулся и ответил ей улыбкой. Сердце Минервы тотчас совершило несколько кульбитов. Блейк остановил лошадь, потрепал ее по холке, погладил по морде, бормоча слова поощрения.

— На сегодня достаточно, — сказал он и кивком велел ожидавшему в стороне груму увести животное, затем подбежал к ограждению и, прыжком преодолев его, оказался рядом с Минервой.

— Он неплохо справляется, — заметила Минни.

— Блестяще, — ответил Блейк с радостной улыбкой. Он выиграет Дерби, клянусь. Мне не терпится похвастаться в жокей-клубе своими французскими приобретениями.

— Ты уже выбрал для него имя?

— Мне бы хотелось назвать его в твою честь. Что-то имеющее отношение к Минерве. Какой символ у этой богини?

— Сова.

— Сова Минервы! Интересно, что подумает Себастьян Айверли. Возможно, он и простил меня за прошлое, но не уверен, что он оценит комплимент.

— А как насчет Щита Минервы? Хотя это на самом деле будет в твою честь, поскольку это ты обо мне заботишься.

— Щит Минервы. Мне нравится. В твою честь и в знак того, что я всегда буду рядом, чтобы защитить тебя.

Их взгляды встретились в глубоком безмолвном единении. Минерве очень хотелось ощутить его прикосновение, но в присутствии грума единственное, что она могла себе позволить, — это взять его за руки.

— От всей души надеюсь, — добавил Блейк с притворной строгостью, — что больше не возникнет необходимости избавлять тебя от опасности.

— Если только Хантли не вернется. Сомневаюсь, что он осмелится это сделать, хотя я жалею, что мы не отдали его под суд.

— В руки английского правосудия? Я думал, ты против.

— Он заслуживает самой ужасной участи. Пусть бы даже сгнил на галерах.

— Я понимаю твою жажду мести. Посадить его на корабль, направлявшийся в Нью-Йорк, с несколькими грошами в кармане казалось мне весьма половинчатым решением, пусть даже с целью избежать скандала.

Не обращая внимания на присутствие слуг, Блейк поцеловал ее в кончик носа.

Они подошли к другому загону, в котором содержались кобыла с жеребенком. Минерва рассмеялась, глядя на нескладную молодую кобылку с длинными и тонкими ногами и пушистой шерстью.

— Это тоже один из будущих победителей Дерби?

Блейк отрицательно покачал головой:

— Эта порода не предназначена для скачек. Если лошадь покажет себя хорошо, я подарю ее тебе, поскольку ты согласилась сопровождать меня на охоте.

— Матушка умрет от потрясения.

— Ты можешь рассказать ей об этом позже. Я встретил ее, когда ездил утром кататься, и пригласил посмотреть французских лошадей. Теперь, когда нет риска наткнуться здесь на наших гостей-политиков, она готова появиться в Мандевиле. Они с твоим батюшкой и со Стивеном обедают у нас завтра.

— Похоже, вы с моей матушкой отлично ладите.

— Так оно и есть. Мы с миссис Монтроуз легко находим общий язык почти по всем вопросам. Бог мой, Минни, я думал, что эти политиканы никогда не уедут. Как замечательно было проснуться сегодня утром, зная, что мы здесь одни.

Уединение весьма относительное, учитывая присутствие более сотни слуг по всему дому, но Минерва разделяла чувства супруга. Даже она устала от общества к моменту отъезда последнего гостя — через неделю после официального завершения мероприятия. Однако многие уехали вовремя, как и было запланировано, в том числе и Лоутеры, которые затем вернулись в Лондон.

Минерва попыталась уговорить жеребенка подойти ближе, однако тот быстро унесся прочь.

— Сегодня я получила письмо от Гидеона. По-видимому, строго конфиденциальные письма, которые написала Диана нескольким самым близким друзьям, возымели действие. Гидеон говорит, что по всему Лондону разнеслись слухи, будто Хантли безумно в меня влюблен и попытался меня похитить. — Она сделала паузу, чтобы привнести драматизма в историю, которую они все вместе состряпали и которую Диана блестяще приукрасила. — Очевидно, он явился на бал в Вандерлин-Хаус, надеясь завоевать мою любовь, но у бедняги даже не было шанса потанцевать со мной, поскольку я ускользнула в библиотеку на свидание с тобой.

— Неужели все так и было, дерзкая девчонка?

— Джеффри обезумел от зависти и разочарования, когда я вышла за тебя замуж.

— Могу лишь посочувствовать ему.

— Лишь по доброте своего сердца ты готов был отдать ему замок Уорфилд. Но прекрасно зная его, ты заметил признаки усиливавшегося расстройства и, следовательно, не смог отправить его в парламент.

— В самом деле не мог, — вставил Блейк. — В парламенте сумасшедших еще не было.

Минерва улыбнулась ему в ответ.

— Доведенный до отчаяния, он попытался погубить тебя и захватить меня.

— А я проявил благородство и не стал преследовать его в судебном порядке в память о нашей долгой дружбе.

— Проявил жалость.

— И разумеется, чтобы пощадить нервы моей герцогини, ведь иначе ей пришлось бы давать показания в суде.