вместе с напарником Мигелем Ферраном, потому что в Гражданскую гвардию позвонил автомобилист, обнаруживший трупы. И на месте преступления Болкан притворился, что увидел все это впервые».

За спиной она вдруг услышала топот ног, и их окружила группа гвардейцев, нацелив оружие на Саломона.

– На колени! – крикнул один из них.

Тот повиновался на глазах у студентов, гроздьями висящих в окнах общежития. «Ну вот, теперь до самого конца они так и останутся его публикой», – подумала Лусия.

* * *

– Все началось в музее, – сказал Саломон.

– В музее?

Лусия удивленно посмотрела на него. Профессор сидел за столом в допросной, сложив на столешнице маленькие белые руки.

– Да… – прокашлявшись, ответил он. – В письме Эктора все правильно сказано о моей матери: я ее и обожал, и ненавидел. Она была очень красивой женщиной. И очень легкомысленной. Когда мне было около десяти лет, она стала по воскресеньям водить меня в Прадо, и там оставляла возле одной и той же картины, наказывая вести себя хорошо и никуда не уходить.

Он улыбнулся, и на его лице отразилась бесконечная, почти детская печаль.

– В Прадо есть много картин, вдохновленных «Метаморфозами». Мать оставляла меня возле большого, два на три метра, полотна Рубенса «Юпитер и Аргос» в семьдесят девятом зале. На картине Юпитер вонзает свой меч в горло Аргоса, пастуха, которого жена Юпитера Юнона наняла для слежки за нимфой Ио, любовницей мужа. Ревнивая богиня потом превратила ее в корову. На свете не существует другой картины, каждую деталь которой я бы так хорошо знал.

Саломон попросил, чтобы допрос проходил с глазу на глаз с Лусией, и Пенья согласился – при условии, что вся беседа будет заснята на кинопленку.

– А потом однажды, когда мне уже исполнилось десять лет, мне надоело сидеть в зале, и я отправился на поиски матери. Как обычно, мы пришли туда рано утром в воскресенье, и музей был практически пуст… Я нашел ее в каком-то углу в обществе охранников. Я не понял в точности, что происходит, но увидев, как мама их обнимает, а они хватают ее за бедра и лезут руками ей под юбку, сообразил, что тут что-то не так, что происходит что-то странное и отвратительное, и от этого я почти заболел. Я окликнул ее, и мама посмотрела на меня. Таким взглядом она никогда на меня не смотрела; казалось, она стала какой-то другой. Она словно находилась… где-то в другом месте. Высвободившись из рук этих хохотавших мужчин, она быстро повела меня к выходу, по дороге угрожая кучей всяких наказаний, если я скажу папе.

Лусии очень хотелось бы верить, что тот мальчик еще не превратился в монстра, в которого превратится потом. Но уверенности на этот счет было мало. «Мы всегда стараемся отыскать в жизни людей что-то такое, что могло бы оправдать их поступки, и в конечном итоге прощаем их», – говорила она себе. Однако всегда считала, что именно ответственность придает вес нашим поступкам. Не прощение. Если все будет простительно, то больше никто и ни за что не станет отвечать.

– Ну хорошо, – сказала Лусия, – у тебя внутри поселились гнев, разочарование, ярость и желание кого-нибудь наказать за то, что ты увидел, за… предательство матери. Но в какой момент зародилась мысль о двойном убийстве?

Саломон пристально посмотрел в глаза Лусии.

– Есть одна вещь, которой я учу своих студентов, – сказал он. – Требуются годы на то, чтобы подобные фантазии достигли такой степени зрелости. Но развиваться они начинают очень быстро. В моем случае именно в десять лет все и началось.

– В туннеле произошло твое первое убийство?

– Угу… Но не первый скверный поступок.

Брови Лусии поползли вверх.

– Несколько краж… И один маленький мальчик, которого я мучил при каждом удобном случае. И подбивал на это своих приятелей. Он очень плакал.

Лусия почувствовала, как вся похолодела.

– А дальше?

– Ты же сама говорила: преподавал в Сарагосе. Я всегда любил природу, любил горы. Выходные проводил в Бенаске, в Пиренеях, недалеко от французской границы. Возле дороги между Бенаском и Сарагосой было озеро. Я любовался озером, лужайкой, освещенной солнцем, купальщиками, велосипедистами, воднолыжниками… И однажды мое внимание привлекла супружеская пара, расположившаяся неподалеку от меня. Они выглядели такими счастливыми… Я начал приглядываться к ним, следить за ними все свое свободное время, и постепенно мой старый фантазм, старый образ, отпечатавшийся в мозгу, начал обретать конкретную форму. И я почувствовал, что момент настал и я должен его реализовать… Разве не так срабатывает триггер, побуждающий серийного убийцу перейти к действию?

– И все это время, – сказала Лусия скептически, – все двадцать шесть лет обошлись без рецидива? В самом деле?

– Все это время со мной была Бегонья.

– Твоя жена…

– …которая умерла от рака в две тысячи пятнадцатом…

Ей показалось, что он вдруг стал очень уязвимым.

– Я уже говорил тебе, что с первого совместного ужина я знал: она станет женщиной моей жизни… И сможет заставить замолчать всех моих демонов. В ней был тот свет и та внутренняя сила, которая могла им противостоять. – Саломон выдержал взгляд Лусии. – Конечно, за это время случалось, что они снова всплывали и начинали меня доставать, но до убийства дело никогда не доходило.

Лусия, вздрогнув, еле удержалась от желания спросить, каким образом демоны его «доставали». Потом спросит. А сейчас надо двигаться дальше.

– Но только после того как она… ушла, я понял, до какой степени все эти годы Бегонья была для меня и компасом, и спасительной скалой, и сестрой, и возлюбленной…

– Это случилось в январе две тысячи пятнадцатого, а уже через два месяца, в марте, ты убил супружескую пару в Сеговии…

Лусия заметила, как в его глазах сверкнула ярость.

– Да. Я уничтожил их счастье. Как и с той парой на озере, я наткнулся на них неожиданно, гуляя по городу. Этот город я всегда любил. Я шел за ними по улицам Сеговии, выслеживал их. И выяснил, где они живут. Вид у них был такой счастливый… А я только что потерял любовь всей моей жизни и не мог такого вынести.

– Ты ведь уже однажды убивал. Очень давно. И знал, что это такое…

Саломон посмотрел ей прямо в глаза пронизывающим, темным, лишенным всякого блеска взглядом.

– Да. Но первый раз был, собственно, только опытом. Так сказать, конкретизацией старого образа.

– Так что было дальше?

– А дальше я стал часто наблюдать за этой парой по вечерам. Как ты знаешь, Сеговия находится в полутора часах езды от Саламанки. Я изучил их привычки, раскрыл их маленькие