Одной из стен зала больше нет — вместо нее я обнаруживаю искрящуюся арку портала, через которую проглядывает разгорающийся в небе закат. Мне хватает лишь одного взгляда сквозь подрагивающую мутную дымку, чтобы понять, куда он ведет.

— Я понял, что тебе нужно, — холодный голос Максвелла разрезает тишину, как горячий нож — масло, — думаешь, выстроив портал на пустоши, сможешь на что-то повлиять?

— Однозначно.

— И чем тебе кардинал не угодил?

Риндан говорит спокойно, размеренно и, кажется, даже с выражением. Но я не тороплюсь обманываться — сквозь его дружелюбное выражение лица проступает ещё одно. Оскал, маска — как не назови, а сути все равно не передаст.

— Я догадывался, — продолжает инквизитор, — только контекста так и не смог понять. Зачем?

Но Лавджой не торопится отвечать — криво ухмыльнувшись, он переводит глаза на меня и под этим цепким, лапким взглядом я вдруг понимаю, чего мне так не хватало в своих умозаключениях.

Цели.

— А ведь это не из-за ревности. Верно, мистер Лавджой?

Я не уверена в том, о чем говорю — лишь руководствуюсь невнятными догадками-полунамеками. Не станет человек, достигший таких высот, рушить все из-за ревности.

Точнее, только из-за неё.

По щеке уже давно пролегла горячая струйка и только теперь я вытираю её ладонью. Так и есть — кровь. Судя по глухой боли, у меня рассечена бровь — но стоит ли думать об этом сейчас?

— Я понимаю, вам выгодно прикрыть все изменами вашей супруги. И, возможно, я бы поверила в вашу благородную ярость по поводу распавшейся семьи, но…

Ноздри Вальтца раздуваются и, кажется, инквизитор едва сдерживается, чтобы не броситься на меня. Но я продолжаю:

— Вы слишком затянули. Ваши коллеги не настолько провинились, чтобы разрабатывать ради них такую операцию. Понимаю, месть — это блюдо, которое подают холодным. Но в вашем случае оно уже покрылось корочкой льда.

Я все-таки позволяю себе улыбку — короткую, испуганную и наверняка косую. Как точку в своей речи.

— Я, кажется, понял… — медленно изрекает Риндан и я вздрагиваю, настолько нервно это звучит в рваной, застывшей тишине зала, — ты ведь всегда входил в комиссию расследования взрывов. И на севере, и в столице… — он, будто забывшись, проводит рукой по лицу, откидывая спутанные пряди, — мне всего лишь стоило поставить другие вводные.

— Уже не поставишь, — качает головой Вальтц, — слишком многое стоит на кону, чтобы я позволил перейти мне дорогу.

Но Максвелл улыбается — иронично и слегка грустно — и смотрит на меня. И я тону в этом щемящем чувстве боли, замешанной на какой-то скрытой досаде и злости.

— Риндан…

И, кажется, только сейчас, в этом проклятом старом хранилище, под псевдозведным небом и перед открытой воронкой огромного портала я понимаю, что не готова в одночасье потерять так недавно приобретенный смысл жизни.

— Назад, — тихо командует Максвелл, поднимая руки.

Но я качаю головой и все-таки делаю шаг.

Пытаюсь сделать.

Упругий горячий ветер бьет меня в грудь. Он, словно змея, закручивается вокруг тела и отрывает от пола. Перед глазами проносится зал и меня ощутимо, но мягко впечатывает в противоположную стену. Я сползаю по холодному полу рядом с угасающим факелом, глядя, как кружат друг напротив друга два инквизитора. Два хищника.

Два человека, у каждого из которых своя правда.

Первым наносит удар Лавджой и я закрываю рот руками, чтобы не выдать свой испуг криком. Огромный яркий шар летит прямо в Риндана, а тот, кажется, не собирается ничего предпринимать — лишь стоит и смотрит в лицо своей неминуемой смерти.

И лишь в последний миг, когда я уже готова зайтись в неминуемом вое, делает крошечный шаг влево, пропуская смертоносный шар мимо себя.

— У тебя всегда были проблемы с точностью, — комментирует он, поднимая руку.

Его заклинание меньше и тусклее. Серая клякса, сорвавшаяся с пальцев инквизитора, в полете расправляется в тончайшую серебристую сеть, накрывшую Вальтца. Яркая вспышка сработавшего заклинания ослепляет, но закрываю глаза я лишь на миг, чувствуя, как по щекам текут слезы.

Черт, как это невовремя!

Когда я вновь смотрю на инквизиторов, то не вижу ровным счетом ничего — мир заволакивает едким туманом. Слыша лишь сильные удары, от которых сотрясается пол, я пытаюсь подняться на ноги. Тщетно — очередной удар и просвистевший совсем рядом с моей головой огненный сгусток заставляет упасть обратно на четвереньки. Ещё одно заклинание пролетает прямо надо мной, с громким чавканьем впитываясь в стену и покрывая ту сетью морщин. Думать о том, что это значит, времени нет и я, стиснув зубы, бросаюсь вперед, слыша, как за моей спиной обрушивается древний камень.

А потом приходят они. Эмоции.

Их так много, что первое мгновение я захлебываюсь в водовороте чужих чувств, захлестнувших меня. Боль, отчаяние, какая-то застарелая, пронзительная надежда, ненависть, ещё боль… Это все течет из темнеющего провала стены, заполняя зал и заставляя водоворот наверху двигаться быстрее. Я стискиваю зубы, ощущая, как ногтями царапаю каменные плиты пола и, с нечеловеческим усилием открыв глаза, смотрю в темноту потолка, рассеиваемую всполохами искр. Как там говорил Вальтц, “Иерихон”? Сколько же лет ему понадобилось, чтобы собрать это дикое, невозможное оружие, способное разом погубить сотни жизней?

Будто откликаясь на мой взгляд, сияние искр становится ярче. Очередной порыв раскаленного ветра лижет мое лицо и я щурюсь, пытаясь понять, кажется ли мне это или нет.

Не кажется — стоит лишь ветру утихнуть, как движение сверху дает понять, что я не ошиблась. Искры приходят в ход и движутся уже быстрее, а водоворот на миг вспыхивает и обнажает невидимое ранее. Сквозь темноту, словно в страшном сне, проступают очертания гигантской сети и я лишь тихо всхлипываю, осознавая происходящее.

Лавджой говорил, что заклинание активируется при наличии в зале определенного количества эмоций. И, судя по изменениям в недвижимой картине, все началось сейчас.

Эмоции кружат вокруг меня, окружая невидимым коконом. Кажется, я даже вижу их — невнятными белыми бликами в дыму. Отец говорил, что в моменты крайнего потрясения мы можем видеть эмоции и сейчас, наверное, пришел тот момент.

Я провожаю взглядом ближайшую — с длинным хвостиком, похожую на комету. В голове звенит и резерв, точно откликаясь на близость эмоций, дает знать о себе сосанием под ложечкой и, наблюдая, как ускоряется вращение искр, я все-таки отрываю голову от пола.

Бой продолжается — я понимаю это по ярким вспышкам, мелькающим в тумане и тихому губу, сопровождающему происходящее. Масвеллу явно не до заклинания. А значит, придется разбираться самой.

Наверное, именно эта гремучая смесь чужих ощущений, которых с каждым мгновением становится все больше, и становится решающей. Понимая, что я могу повлиять на их концентрацию только одним способом, я принимаю нелегкое решение. Наверное, каждому в своей жизни нужно рискнуть чем-то ради другого. Или других. И, уж если я и стала одаренной, то почему бы мне не попробовать — или хотя бы попытаться попробовать — спасти всех тех, кто собрался наверху?..