— Интересная ты, Аврора. Странная. Всего-то надо было тебя привести к лошадям и в глазах у тебя счастье.

Трогает мое лицо, руки не отнимает, а у меня ноги дрожат, коленки подгибаются. Иван сегодня другой. Человечный, что ли. Словно он открывает мне частичку себя, того себя, что скрыт ото всех. Чувства бурлят как в котловане с лавой.

— Иван Дмитриевич! Не ждал вас сегодня. Вам коня запрячь?

Голос со спины заставляет меня моргнуть и наваждение уходит, Кац разворачивается к мужчине, немолодому, но крепкому, явно конюх.

— Нет, Федор, я здесь не для этого. Ты мне не нужен.

— Да, хозяин.

Отвечает и исчезает так же торопливо, как и пришел.

А я подпрыгиваю, потому что в одном из денников роскошный черный конь бьет копытами и ржет так грозно, что мне кажется, вырвется и растопчет каждого, кто попадется на пути.

— Тихо, Зверь.

— Это твой?

Кивает.

— Пойдем, вижу, тебе правильная лошадка приглянулась. Самая покладистая, безопасная, породистая.

— Да, вон та рыженькая.

— Она здесь только для того, чтобы ее мой жеребец обрюхатил.

— Это так патетично, — фыркаю, Иван немного улыбается, берет меня за руку и ведет к деннику, где расположилась лошадка.

Останавливаюсь у стойла красавицы, у нее грива дивная, длинная. Завораживающее зрелище.

Иван замирает за спиной, притягивает к себе, кладет руку мне на живот, держит, чтобы дальше не пошла.

Улыбаюсь и тяну пальцы к животному, останавливаюсь в миллиметре от мордочки. Даю себя обнюхать, не касаюсь, да и Кац все контролирует, застыв за моей спиной.

Жду, пока ноздри у кобылы перестанут подрагивать, ожидаю, когда допустит до себя.

— Лошадь животное своенравное, умное. Нельзя лезть на рожон, они этого не любят.

Хриплый голос в самое ухо. Пальцы, ласкающие мой плоский живот, обдают жаром.

— Как ее зовут?

Почему мой голос дрожит?

— У нее нет имени, куколка. Есть документы, но я в них не заглядывал, она здесь только для одного.

— Собственно, как и я, так получается, да, Иван?

Проговариваю горько.

В это мгновение подруга по счастью или несчастью, наконец, тыкается влажными ноздрями в мою раскрытую ладонь.

— Привет, красотка, — приглядываюсь к животному, — как тебе в неволе, одиноко, правда?

Слезы на глазах закипают, Иван же меня к себе прибивает буквально, в тиски берет, заставляет дрожать от близости сильного тела.

— Ты можешь дать ей имя, Аврора. Я дарю ее тебе.

— Царский жест. Очередной подарок стоимостью в миллион?

Такова цена арабского скакуна, а в том, что эта красавица чистокровная, у меня сомнений нет.

— Глупышка ты, Рори…

Плачу, когда чувствую, как мужские пальцы на моем животе слегка ласкают сквозь ткань. Едва ощутимый жест. Трепетный. Интимный.

Прикусываю губы, слова застревают комом.

— Как ты ее назовешь?

— Стеллой.

Разворачивает меня в своих руках, заставляет откинуть голову и всматривается в мои глаза.

— Аврора и Стелла. Заря и ее путеводная звезда. Символично, правда? — опускает голову и ведет носом по моим волосам. Прижимает меня сильнее к стальной грудной клетке.

— Не думала, что ты можешь быть таким, Иван…

— Ваня, — поправляет и я повторяю послушно.

Стискивает мою талию руками, приподнимает меня, отрывает от земли.

— Каким таким?

Его дыхание жжет, опаляет и меня от близости Кровавого трясет.

— Человечным, — отвечаю робко, а он вжимает меня в свое массивное бедро.

— Ты забавная, Рора. Видишь то, чего нет и в помине.

Говорит, а сам на рот мой смотрит, алчно как-то, так, что меня током бьет. Жгучее ощущение искрами от него ко мне, все пространство сужается, сжимается.

Только его глаза, невероятные, белесые, концентрируют в себе нечто странное, непонятное…

— Здесь пахнет моим детством.

— А ты для меня пахнешь жизнью.

Воздух вокруг нас закипает, как кипяток. Он ноздри обжигает, а я впиваюсь пальцами в его сорочку, что обтянула широкую грудь, демонстрируя всю грацию хищника.

Недовольное ржание за спиной и меня легонько толкают в спину.

— Дотянулась, зараза рыжая, — улыбаюсь, — она хочет, чтобы обратила на нее внимание.

— Перебьется, ты сейчас занята.

— Ты умеешь шутить, — отвечаю, прикоснувшись к чуть колючей щеке, ласкаю и Кац улыбается.

— Редко, Аврора, очень редко.

Дни текут, все становится немного иным, а Каца я перестаю воспринимать врагом, желающим отнять у меня свободу. Мы часто с ним разговариваем. Я ловлю себя на том, что он умен и его приятно слушать. Кровавый всегда говорит по-существу, логичен, но больше всего мне нравится валяться с ним в одной постели.

— Иван, ты изменился.

Проговариваю, уткнувшись в плечо мужчины, который поворачивает ко мне голову, убирает прядку с моего лба и смотрит пристально.

Совсем нестрашные у него глаза, наоборот, я все время хочу смотреть в них, улавливать то, что они передают вот в такие моменты, как сейчас, когда я просто лежу в объятиях Каца и на сердце как-то спокойно.

— Я не менялся, Аврора, ты просто перестала все видеть через призму собственных сомнений и страхов.

Улыбается краем губ и опускает широкую ладонь мне на живот, щекотно становится, и я начинаю дергаться, пытаясь отстраниться.

— Живот еще совсем плоский, ты ничего не почувствуешь.

Смотрит мне в глаза внимательно, больше не улыбается и отвечает серьезно:

— Я чувствую, Аврора, инстинкты работают. Ты моя женщина. С первой секунды, как увидел, щелкнуло и не отпустило, и с каждым мгновением рядом с тобой это чувство только крепнет. Я бы рад все переменить, быть другим, но жизнь у меня сложилась так, как сложилась. Не ищу оправданий. Их нет. Лучше бы было для тебя не встречаться мне на пути, но ты носишь под сердцем моего сына и ничего изменить нельзя.

— Может, все же дочь, господин Кац?

Улыбается и в глазах грусть-тоска просыпается, идет бликами в белесой круговерти.

— Пообещай мне, Рори, если так случится, что меня зацепят, ты родишь моего сына и назовешь его Дмитрий.

— Димитрий?

Произношу непривычное имя, катаю его на языке.