class="p1">Конкуренция с ее убийственным инстинктом отбирает хлеб у целого класса работников и видит в этом только улучшение, экономику: — она подло ворует секрет и аплодирует этому как открытию; — она меняет местные зоны производства в ущерб целому народу и заявляет, что ничего не делает, кроме использования преимуществ своего климата. Конкуренция нарушает все представления о справедливости и правосудии; она увеличивает реальные издержки производства за счет ненужного приумножения используемого капитала, провоцирует поочередно повышение и спад цен на продукты, развращает общественное сознание, подменяя своей игрой закон, поддерживает повсюду разбой и недоверие.

Но что! Без этого ужасного характера конкуренция потеряла бы свои самые лучшие результаты; без произвола в обмене и тревог рынка труд не сможет сделать так, чтобы одна фабрика опережала другую, и, если не поддерживать напряжения, производство не совершит ни одного из своих чудес. После того, как зло возникло из полезности ее принципа, конкуренция может снова извлечь добро из зла; разрушение порождает пользу, равновесие достигается по ходу движения, и о конкуренции можно сказать то, что Самсон сказал о льве, которого он сразил: De comedente cibus exiit, et de forti dulcedo[188]. Есть ли во всех сферах человеческой науки что-нибудь более удивительное, чем политическая экономия?

Давайте же остерегаться того, чтобы поддаться движению иронии, что было с нашей стороны несправедливым проявлением. Это дело экономической науки — находить определенность в противоречиях, и вся вина экономистов заключается в том, что они не смогли это понять. Нет ничего более убогого, чем их критика, ничего более печального, чем беспокойство их мыслей, как только они затрагивают этот вопрос о конкуренции: они выглядят как свидетели, вынужденные под пытками признаться в том, о чем их совесть хотела бы умолчать. Читатель будет благодарен мне за то, что я представил ему аргументы для пропуска, пригласив его, так сказать, на совещание экономистов.

Г-н Дюнойе открывает дискуссию.

Г-н Дюнойе является тем самым из всех экономистов, кто наиболее энергично выбирает позитивную сторону конкуренции, и, как следствие, как можно было ожидать, тем, кто хуже всего осознает ее негативную сторону. Г-н Дюнойе, не поддающийся объяснению того, что он называет принципами, далек от веры в то, что в политической экономии «да» и «нет» может быть правдой как в одно и то же время, так и в одинаковой степени; скажем то же самое к его похвале, такая концепция претит ему тем больше, чем у него больше привилегий и преданности в его доктринах. Что бы я не дал, чтобы проникнуть в эту душу настолько чистую, но настолько упрямую, эту истину, столь же известную для меня, как существование солнца, что все категории политической экономии являются противоречиями! Вместо того, чтобы понапрасну изматывать себя в примирении практики и теории; вместо того, чтобы быть довольным нелепым поражением того, что все здесь имеет свои преимущества и недостатки, г-н Дюнойе будет искать синтетическую идею, в которой разрешаются все антиномии, и из парадоксального консерватора, каким он является сегодня, он станет вместе с нами сегодня непреклонным и последовательным революционером.

«Почему у нас такое отсталое сельское хозяйство? Среди многих причин, которые можно отметить, я вижу, в первую очередь, дефект конкуренции».

П.-Ж. Прудон, «Философия нищеты»

«Если конкуренция является ложным принципом, — говорит г-н Дюнойе, — то, значит, в течение двух тысяч лет человечество шло по неверному пути».

Нет, это не так, как вы говорите; а ваше предварительное замечание опровергается теорией самого прогресса. Человечество излагает свои принципы, один за другим, иногда и через большие промежутки времени: оно никогда не цепляется за содержание, к тому же оно постепенно разрушает их в том, что касается проявления или формулы. Это разрушение называется отрицанием; потому что главная причина всегда прогрессирует, постоянно отрицая полноту и достаточность своих предшествующих идей. Таким образом, из-за того, что конкуренция является одной из эпох построения стоимости, одним из элементов общественного синтеза, одновременно будет правдой и утверждение, что она принципиально неразрушима, и что тем не менее в ее нынешнем виде она должна быть упразднена, исключена. И если кто-то здесь находится в конфликте с историей, — это вы.

«У меня есть несколько комментариев по поводу обвинений, которым была подвергнута конкуренция. Во-первых, что этот режим, хороший или плохой, разрушительный или плодотворный, на самом деле еще не существует; что он не установлен нигде, кроме исключений и самым неполным образом».

Крестьянин, которому платят не в соответствии с его трудом и умом, а в зависимости от качества земли и благорасположения Бога, думает в процессе обработки земли только о том, как бы платить наименьшую заработную плату и делать насколько можно меньшие вложения.

На репродукции: Альбрехт Дюрер (1471–1528 гг.), «Три беседующих крестьянина», гравюра на меди (ок. 1497 г.)

Это первое наблюдение не имеет смысла. Конкуренция убивает конкуренцию, мы говорили в начале; этот афоризм можно принять за определение. Как тогда конкуренция будет полной? — Кроме того, когда признают, что конкуренция еще не существует полностью, это просто доказывает, что конкуренция действует не со всей силой, которая в ней заключена; но это ничего не меняет в ее противоречивой природе. Неужели нам нужно ждать еще тридцать веков, чтобы узнать, что чем больше развивается конкуренция, тем больше она стремится сократить количество конкурентов?

«Во-вторых, картина, которую мы рисуем, неверна; и что недостаточно учитывается расширение, которое обеспечило общее благосостояние, в том числе рабочего класса».

Если некоторые социалисты игнорируют полезную сторону конкуренции, вы не упоминаете о ее пагубных последствиях. Свидетельство ваших противников дополняет ваше свидетельство, конкуренция устанавливается повсеместно, и двойная ложь приводит нас к правде. — Что касается тяжести зла, мы увидим позже, на чем остановиться.

«В-третьих, зло, испытываемое рабочим классом, не связано с его истинными причинами».

Если есть другие причины нищеты, помимо конкуренции, разве это мешает ей самой этому способствовать? Если бы из-за конкуренции каждый год разрушалось только одно производство, если бы было признано, что это разрушение является необходимым следствием принципа, то конкуренция как принцип должна быть отвергнута.

«В-четвертых, главный способ обойти это был бы не более, чем уместен…»

Это возможно: но я заключаю, что недостаточность предлагаемых средств налагает на вас новое обязательство, которое заключается именно в том, чтобы найти наиболее подходящие средства для предотвращения ущерба, причиняемого конкуренцией.

«В-пятых, наконец, это то, что реальные средства правовой защиты, в случае, если возможно их применить для устранения зла, заключались бы именно в системе, которая обвиняется в производстве этого зла, то есть во все более