пользуясь внезапностью, напали на один из татарских караванов, переправлявшихся через Самару (где на берегу у родника Султанка могла останавливаться на отдых крымско-татарская знать), следуя по пути в Крым или из Крыма, и, недооценив его вооруженное сопровождение, были порубаны охраной каравана. В общем, логический и обыкновенный конец для многих «казаковавших» батыров. Но удивительная степная поэтика, переложенная южнорусским наречием, поистине, сделала его трагедией эпического масштаба, сравнимой по проникновенности с некоторыми стихами Гомера. Особо ощущаешь это, когда слушаешь думу в исполнении выдающегося украинского советского кобзаря и бандуриста, слепого от рождения, Егора Мовчана (1898–1970). Что ж, теперь мы переходим к изначальной песенно-сказовой традиции, по существу давшей жизнь казацким думам и до сих пор еще существующей, правда, уже, как подтверждают исследователи, находящейся на грани исчезновения.

Трубадуры восточноевропейских степей

Три ветви казачьих песен

Во многом поведение и образ жизни батыров, казаковавших в степи, будь они с Литовской стороны, либо татары из разных орд Крымского ханства, не отличались от уклада и бытия западноевропейских странствующих рыцарей. Одним из последних представителем этой дворянской категории являлся Игнатий Лойола (1491–1556), римско-католический святой, создавший могущественное Общество Иисуса или Орден иезуитов. Сменить рыцарский плащ на одеяния студента Игнатия Лойолу заставило ранение в ногу, в противном случае, мы бы, вероятно, никогда не узнали о его гениальных организаторских способностях, воплотившихся в ордене с противоречивой репутацией. Но если Игнатий Лойола, происходя из скромной по достатку семьи, практически с юношества был вынужден заниматься ремеслом странствующего рыцаря, то в подобную категорию волею судеб могли попадать и люди, некогда обладавшие если не абсолютной, то весьма влиятельной властью: герцоги, графы, канцлеры и королевские чиновники разных мастей. Характерный пример тому — судьба одного из первых ордынских казаков беклярбека и темника Золотой Орды Мамая (1335–1380), казалось бы, пользовавшегося неограниченным могуществом в евразийских степях, но в одночасье утратившего его и погибшего вблизи Солхата (Старого Крыма) из-за того, что внезапно наткнулся на один из разъездов Тохтамыша. Образ того самого Мамая, потерпевшего поражение на Куликовом поле, от которого происходят литовско-казачьи князья Глинские, с тех пор стал олицетворением всего Низового Запорожского воинства. Но если посмотреть на малороссийские картинки с казаком Мамаем, то он всегда на них с кобзой и поет грустные степные песнопения: «Козак Мамай на кобзі грає, що дума — теє й має». Не исключено, что грозный беклярбек умел играть на кобзе или, возможно, на ногайско-казахском кобызе, но тогда он ведь мог быть и поэтом?.. Как знать, может от него и идут сладкозвучные запорожские думы и чеканные, напоминающие гортанный распев муэдзина донские исторические песни. С тех пор беклярбек-казак Мамай живет среди своих потомков, став главным составным элементом казачьего архетипа. И в этом казаки сродни еврейскому народу, у которого свой вечно живой — Агасфер; а у казаков — это выдающийся темник, убитый в борьбе за власть над Золотой Ордой и отныне присутствующий на каждом казачьем застолье: кобзарь, но не слепой, аристократ-беклярбек, но и простой казак, басурманин, но с крестом на груди, сказочно богатый, но разом потерявший все — и власть и сокровища. И, вероятно, он и есть автор первой казачьей думы, слова и мелодия которой растворились в бескрайних степных просторах, но известие о ней передает через века незатейливое малороссийское изображение. К тому же, пребывая в Крыму, Мамай мог познакомиться и с европейской поэзией и музыкой от генуэзцев, с кем он поддерживал хорошие отношения. Поэтому нельзя исключать версию о том, что темник Мамай был приобщен к творчеству поздних трубадуров итало-генуэзского извода (а ведь это время великолепного Франческо Петрарки, кого очень почитали образованные итальянцы из Кафы). Итак, гипотетически Мамай и есть наш первый степной трубадур. Вот мы и подошли к определенному переломному моменту, если угодно, точке бифуркации, когда старинные песни ногайских крымских казаков навек трансформировались в украинские казацкие думы и преобразились в них. Но, сменив язык, энергия степной казачьей лиры пребудет прежней — пришедшей с необозримых просторов Кумании или Дешт-и-Кипчака.

Казак Мамай. Первая половина XIX-го столетия

Здесь у нас речь пойдет о двух татарских улусах, образовавшихся после смерти легендарного беклярбека и существовавших еще в XVI-м столетии, согласно убедительным данным недооцененного советского российского историка А. А. Шенникова. Дело в том, что после смерти темника Мамая его сын Мансур Киятович ушел с отрядом сторонников в родные половецкие степи, а именно в северную часть Причерноморья и Приазовья, откуда, набрав к себе на службу ногайских казаков из Азова и степных кочевий, двинулся на север для создания своего собственного государства. Так Мансур Киятович Мамай оказался на территории нынешних Полтавской и Сумской областей Украины, где восстановил прежние поселения, запустевшие после татаро-монгольского нашествия, о чем нам сообщают Келейная книга и Синодальный список от XVI-го столетия:

«И после Донскаго побоища Мамаев сын Мансур-Кият (Маркисуат) Князь зарубил три городы Глинеск, [да] Полдову (Полтаву), [да] Глеченицу (Глиницу) дети же Мансур-киятовы (Мансуркиатовы) меньшой сын Скидер (Скидырь) [Князь] поймал [поимав] стадо коней и верблюдов и покочевал в Перекопы, а большой сын [его] Алекса (Олеско) [Князь, а] остался на тех градех преждереченных [городех]».

Сам Мансур Киятович Мамай погиб в 1391 году в битве при Самаре на Волге, сражаясь на стороне Тохтамыша во главе ногайских казаков с полчищами вторгшегося на территорию Золотой Орды Тамерлана. Его старший сын Лексад (Алекса) перешел вместе со своим улусом на службу к литовскому князю Витовту. Крестившись в Киеве, он принял имя Александр, став первым именоваться князем Глинским. От Витовта новоиспеченный князь получил во владение волость Станко, а также города Хозоров, Сереков и Гладковичи. В начале XVI века была составлена родословная Глинских, которая получила на Руси название «Подлинный родослов Глинских князей». В ней утверждалось, что на службу к Витовту перешел не только Александр, но и его сын Иван. Кроме того, Витовт выдал за Ивана Глинского дочь князя Даниила Острожского по имени Анастасия. Есть сведения, что князья Александр и Иван Глинские принимали участие 12 августа 1399 году в битве при Ворскле, когда русско-литовское войско потерпело сокрушительное поражение от золото ордынского войска хана улуса Джучи Тимур-Кутлуга и его беклярбека Едигея. Однако благодаря действиям отца и сына Глинских Витовт избежал плена и вернулся в Литву. Считается, что Мансуров улус был впоследствии ассимилирован славянским племенем северян, о происхождении которого до сих пор ведутся споры: тот же Лев Гумилев полагал, что северяне или севрюки это тюркское племя савиров, подвергшееся более