– Госпожа, моя жизнь ничего не будет стоить, если с принцессой Матильдой хоть что-то случится, – ответил он с поклоном. – Охранять ее – моя священная обязанность. Вы можете положиться на меня. – На его устах играла светская улыбка опытного царедворца, но чистосердечный взгляд и расправленные плечи убеждали в том, что он говорит от всего сердца.

Алиеноре очень нравился Ричард де Клер. Она с удовольствием выслушивала его любезности, когда он бывал при дворе, а в последнее время это случалось часто в связи с подготовкой к отъезду Матильды. Генрих считал де Клеров слишком могущественными и потому изъял из их управления Пембрукский замок и лишил семью графского титула. Ричард де Клер неизменно клялся в верности короне, но Генрих счел нужным отослать его на время с дипломатической миссией. С мечом де Клер хорошо управлялся и при этом обладал незаурядным красноречием, то есть прекрасно подходил для выполнения порученной ему задачи. Стареющий Вильгельм д’Обиньи, граф Арундел, тоже сопровождал Матильду. Его выбрали, потому что он, как отец нескольких дочерей и вдовец бывшей королевы Англии, стал бы идеальным спутником для юной принцессы. К тому же, имея взрослых сыновей, д’Обиньи мог покинуть свои владения без опасений за их сохранность. На галере он улучил момент, чтобы показать Ричарду и Жоффруа, как завязать на веревке прочный узел, а потом подвел мальчиков к Алиеноре:

– Мы скоро будем отчаливать, госпожа, прилив уже высок. – Его взгляд выражал сочувствие, а от всей его фигуры исходило ощущение несокрушимой надежности.

Алиенора кивнула:

– Да хранит вас в пути Господь! Вы все будете в моих молитвах.

Она сошла на берег и встала на краю пристани. Пока корабль готовился к отплытию, она стиснула под мантией руки. Матильда стояла у борта храброй фигуркой в алой накидке, под защитой мощного корпуса Вильгельма д’Обиньи. Де Клер в это время ходил по судну, следя за тем, чтобы все было в порядке.

Наконец галера снялась с якоря и тронулась в путь вместе с остальным флотом, нагруженным багажом и приданым принцессы, которая ехала навстречу помолвке и бракосочетанию. Между судном и берегом возникла полоса моря и стала расти. Матильда подняла руку и махнула матери, Алиенора помахала в ответ. До рези в глазах вглядывалась мать в удаляющееся бледное лицо дочери. Она видит ее в последний раз. «Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя».

* * *

Вернувшись в замок, Алиенора углубилась в подготовку переезда в Винчестер, однако, чем бы ни занималась – распоряжалась ли слугами, беседовала ли с придворными, – мысли ее были с Матильдой. Она ждала, когда с приливом доставят весть о том, что флот дочери благополучно добрался до Нормандии.

Эмма разложила на кровати платье. На яблочно-зеленом шелке кровавым пятном темнело винное пятно, ранее оставшееся незамеченным.

– Наряд испорчен, – сказала Эмма. – Что с ним делать, госпожа?

Это было одно из любимых платьев Алиеноры, но надевала она его в последний раз в тот самый день, когда обнаружила в Эверсвелле строящееся здание. С тех пор оно лежало на дне сундука. Пятно еще можно попытаться вывести, смочив раствором пепла лозы с водой, но в любом случае носить его Алиенора больше не захочет. И отдавать его на переделку, чтобы из него сшили платья для двух оставшихся при ней дочерей, тоже не станет: каждый раз при виде этой ткани она будет вспоминать Розамунду де Клиффорд.

– Отдай его в церковь, – решила она. – Там найдут для него применение.

Цистерцианский монах Бернард Клервоский всегда говорил, что никому не следует обряжаться в то, что произведено червями. Однако многочисленные свяшеннослужители не разделяли этой точки зрения, и Алиенора не сомневалась, что куски шелка будут с готовностью пущены в дело.

Эмма достала и расправила на кровати другое платье, на этот раз из золотистого шелка – такого тонкого плетения, будто его сотворили ангелы, а не люди. Алиенора привезла ткань из Константинополя. Это был подарок от императрицы Ирины. Ей вспомнились мраморные колонны и полы Влахернского дворца в византийской столице, позолота и смолистый запах благовоний. Каждый отрез ткани, каждая вещь имеет свою историю, а этот шелк путешествовал по иссушенным пустыням от самой циньской земли, чтобы стать ее коронационным нарядом.

В лучах сентябрьского солнца, падающих в окно, платье блестело и переливалось. Посул, оказавшийся обманом.

Маленькая Нора была просто очарована орнаментом из ярких ромбов и несмело водила по ним тонкой рукой.

– Можно мне будет поносить это платье, когда я вырасту? – спросила она.

– У тебя будут свои такие платья, когда ты сама станешь королевой, – улыбнулась ей Алиенора.

– А когда я уеду к своему мужу?

Слова эти поразили Алиенору в самое сердце. Думать об этом не хотелось – не сейчас, когда она только что потеряла Матильду.

– Когда станешь большой девочкой. Не очень скоро… Пока еще со мной побудешь.

В покои вошел капеллан Алиеноры, ведя за собой гонца в пропотевшей и просоленной одежде. Лицо его – напряженное и мрачное – не предвещало ничего хорошего. Алиенора помертвела: неужели корабль Матильды потерпел крушение и затонул?

Гонец опустился на колени и протянул ей запечатанный пакет, на котором висела печать архиепископа Руанского.

– Госпожа, с прискорбием сообщаю, что два дня назад в Руане скончалась императрица Матильда. Она вверила свою душу Господу, и все было сделано так, как она пожелала.

У Алиеноры подгибались колени, потому что она готовилась к худшему. Эта новость была важной и печальной, от которой в душе образовалась пустота, но в то же время ее охватила эйфория облегчения.

Она взяла письмо и неловкими пальцами сломала печать. Архиепископ писал ей о том, что случилось, и выражал соболезнования. Генриху он тоже отправил гонца, но король был занят усмирением волнений в Бретани и вряд ли сможет присутствовать на похоронах. Весть о кончине матери станет для него ударом. Он считал смерть одной из форм предательства, а скорбь об усопших – слабостью. Но несмотря ни на что, Алиенора остро сочувствовала Генриху.

– С тем же кораблем пришло еще одно послание, – сказал капеллан и подал ей второй пакет. – Госпожа Матильда благополучно высадилась в Барфлере и продолжила путешествие по суше.

От несказанного облегчения у нее на миг закружилась голова, и она отложила послание, чтобы перечитать его позже. Тем более что весть о смерти императрицы требовала срочных решений.

– Пойди подкрепись, – велела она гонцу, – и через час будь готов отправиться с письмом обратно в Нормандию. – Потом королева обернулась к своим женщинам и хлопнула в ладоши. – Соберите малый дорожный сундук! Я еду в Руан.

* * *

Для проводов императрицы в последний путь в Бекском аббатстве зажгли все факелы и лампады. Алиенора вдыхала аромат благовоний и пыли, ощущала кожей тепло, исходящее от пламени. Запечатанный свинцовый гроб, накрытый шелковым саваном, стоял перед алтарем, за ослепительным частоколом из восковых свечей.