– Об этом мы с тобой не говорили! – возражает она мне. – Так это правда? Если да, то почему Стефан на тебе не женится?

Вот эти вопросы нужно ему задавать, а не мне. Но я знаю ответ. Поэтому делаю вид, что оглохла. Иногда это спасает, оказывается.

– Устала? – спрашивает Стефан, когда длинный вечер остался позади и мы наконец-то вернулись домой.

– Немного, – почти не кривлю душой. В этом бесконечном марафоне был небольшой плюс: Дана ощущала себя счастливой. Мне нравилось, как горят её глаза, словно она действительно наконец-то вырвалась на волю из темницы.

Стефан ведёт губами по моим волосам. Я закрываю глаза. Он стоит за спиной. Я касаюсь его груди. Руки его обнимают меня бережно. За такие мгновения можно продать душу. Только я её давно заложила и не знаю, смогу ли вернуть назад.

Нейман не делает попыток меня соблазнить. А поэтому это какое-то другое единение. Не совсем понятное и тревожащее.

В сексе всё проще. А когда вот так – сложнее и запутывается ещё сильнее. Он ничего не говорит. Я ничего не спрашиваю. Кажется, это хорошее мгновение, но мне почему-то всё равно тревожно.

Наверное, это из-за тайн. Из-за того, что я молчу. Может быть, это совесть. Бьётся во мне, требует выхода, а я никак не могу отпустить. Боюсь потому что. Не хочу ничего разрушать и терять, но всё равно однажды это случится.

В тот день я не знала, что черта, за которую я не хотела переступать, очень близко. Непростительно близко.

Дана поселилась за стенкой на четвёртый день.

Я уломала Неймана позволить ей заниматься танцами на пятый после нашего возвращения.

Два дня мы мотались с ней в поисках счастья: ей всё не нравилось, никак не могла остановиться. Я ей не мешала, понимая, что должен произойти щелчок – контакт, который поможет ей определиться и остаться.

– Если всё пойдёт хорошо, если не перегоришь и не надоест, на следующий год поступишь в хореографическое училище. Или в институт культуры. Туда, где тебе действительно будет нравиться.

– Скажешь тоже, – крутила она головой. – Я ведь танцами почти не занималась. Папа считал, что это баловство. Вот математика – это царица наук! А экономика – ваще улёт и высший пилотаж. Только из меня математик и финансист как из говна пуля. К счастью, папа этого так и не узнает никогда.

Страшно видеть, когда на такое жизнерадостное лицо набегает тень. Это тоже тень прошлого.

Каждый из нас терял близких. Всем пришлось что-то пережить, о чём не всегда расскажешь. Судьба сталкивала нас вместе, будто пыталась подсказать верное решение, но мы не умели читать её мудрёный язык.

Шли наугад, добирались на ощупь, спотыкались и падали, набивая шишки, разбивая коленки и лбы. Зато мы приобретали опыт. Учились прятать боль, скрывать порывы души и тайны, что однажды начинали тяготить.

Студию для Даны мы нашли. Такую, как ей хотелось: немного с сумасшедшинкой, но полную энтузиазма, как и сама Дана.

Это было правильное решение. На несколько дней в доме воцарились мир и покой. Дана то пропадала в студии, то тренировалась, то лежала на кровати, пялясь в потолок со счастливым выражением лица. Она улыбалась так, что невольно сжималось сердце. Даже болтать стала намного меньше. Да и приходить ко мне – тоже. Ей стало хватать собственных эмоций и переживаний.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил меня Стефан в тот день. И смотрел пристально, чтобы не солгала.

– Прекрасно, – ответила я ему.

Я знала, почему он интересуется. Кажется, Нейман ждал. Как и я. Критических дней не было. У меня намечалась задержка. Я решила: ещё три дня и куплю тест. А потом уже будь что будет.

Нейман не говорил ничего. И я вдруг стала опасаться, что он отправит меня на аборт. Логики в моих умозаключениях не было. Никакой.

Если бы он не хотел этого ребёнка, то предохранялся бы, как и раньше. Нейман не из тех, кто не контролирует себя и забывается настолько, чтобы не натянуть вовремя презерватив. А раз так… то он сделал это намеренно и осознанно.

Но молчал он, молчала и я. Мы словно стали ближе за всё это время и оставались всё так же далеки, потому что каждый из нас боялся раскрыться. Я так уж точно.

В тот день снова падал снег, искрился на зимнем солнце, хрустел под ногами, становился настом, обласканном обжигающим в своей ледяной холодности ветром.

Стефан уехал, как всегда, с утра. Чуть позже умчалась Дана, унося на хвосте часть охраны. А я решила выйти в магазин ближе к обеду.

Мне нужно было подышать воздухом, а всё остальное не имело значения. Маленький ритуал, чтобы убить время.

Я столкнулась с ней на втором этаже. Хельга. Ольга. Та, что стояла перед Нейманом на коленях. Красивая до невозможности. Выбивающая дух своим утончённым стилем и шлейфом духов, что обещали блаженство, сулили загадку, манили грехом.

Я встретилась с ней глазами. Почувствовала себя бедной Золушкой-замарашкой. Хотела отвести взгляд и пройти мимо, но она шагнула мне навстречу, и я поняла, что если сейчас развернусь и уйду, это будет похоже на бегство.

Я ничего ей не должна, – твердила сама себе, но понимала: что бы я ни думала, как бы себя ни убеждала, между нами Стефан Нейман. Мужчина, который был и с ней, и со мной. И этого не изменить, не вычеркнуть, как неправильно написанную фразу.

– Здравствуй, Ника, – сказала Хельга и улыбнулась. Мягко, участливо. Можно сказать, по-доброму.

Я чувствовала к ней неприязнь. Как женщина к женщине. Потому что Стефан стоял между нами. Это понимала я. Это понимала она.

– Здравствуйте, – выдавила из себя. На большее я не была способна.

– Поговорим? – склонила она голову набок. Смотрела на меня из-под ресниц, ожидая ответа. – Здесь есть хороший кафетерий на первом этаже. Приличный кофе, замечательные пирожные.

Мне бы сказать, что не о чём нам говорить, но меня тянуло к утончённой Хельге магнитом. Я знала, что речь пойдёт о Неймане, и поэтому пожала плечами и пошла за ней.

Хельга двигалась легко и уверенно. Не оборачивалась. Понимала, что зацепила меня, как рыбу на крючок, а поэтому не выказывала ни малейшего сомнения или неуверенности.

Она сама сделала заказ, расположилась за столиком естественно и без напряжения. Казалось, ей неизвестны неловкость или эмоциональные качели. Всё то, что испытывала я, присаживаясь напротив.

Хельга молчала, пока нам не принесли кофе и пирожные. Рассматривала меня с пристальным интересом. Мне оставалось лишь сидеть и пялиться на неё в ответ, потому что я не могла допустить, чтобы она видела всё то, что творилось у меня внутри.

– Думаю, настало время выложить карты на стол. Как в хорошей игре, – сказала она, аккуратно размешивая сахар в кофе. Ложка при этом не звякала по краям чашки. Аура уверенной в себе женщины окутывала Хельгу, как плащ. – Но все игры рано или поздно заканчиваются.