– И не выполняю обещание… – содрогнулась от его слов Белянка.

– Встань и иди! – закричал на ухо Дождь.

Белянка съежилась на стуле.

– Я не знаю куда.

– Пусть это будет последняя ошибка в твоей жизни, но это будет твоя ошибка! Не жди, пока рыцари зайдут в эту комнату и убьют тебя прямо на этом полу. И помни, что я всегда буду на твоей стороне. Потому что я верю в тебя.

Дождь стремительно встал и вышел – когда Белянка открыла глаза, его уже не было.

Полоса солнечного света желтела на рассохшихся ступенях.

Дверь была открыта.

«Встань и иди!» – эхом отозвалось в пустом сердце.

И Белянка встала и пошла.

И не оглянулась на нарисованное солнце, хотя точно знала, что никогда его больше не увидит.

Снаружи светило настоящее солнце. Большая поляна на редкость пустовала – только детский смех доносился откуда-то с края. Скелетом высился недостроенный остов, валялись бревна, ветви, пеньки и белые щепки. Поблескивали слюдяные окошки землянок, зеленели и цвели васильками крыши, но люди попрятались или ушли. Над избушкой на холме вился дымок, и Белянка вовсе не хотела вдыхать запах жженого чабреца и клевера. Неплохо бы переодеться в сухое, но там, в избушке, была Горлица.

И то, что осталось от Стрелка.

Белянка отвернулась и зашагала к реке, щурясь солнечным лучам и изо всех сил улыбаясь. По щекам за шиворот текли слезы.

– Куда это ты? – пискляво протянули над ухом.

Холщова, подоткнув юбку за пояс, полоскала белье.

– Искупаться решила! – коротко хохотнула Белянка и зашла в воду.

И вправду, так даже лучше, зачем лодка, если платье и без того мокрое, а солнце жарит по полной – высушит!

– Ишь какая! – фыркнула Холщова и с любопытством уставилась на нее – даже про белье забыла.

Но Белянке было все равно. Пусть смотрит. Пусть все смотрят. Разве это имеет значение?

Ступни коснулись воды, поначалу холодной, но если заходить немедля, не останавливаясь, то становится вполне терпимо и даже приятно. Надулась пузырем юбка, скользнули за шиворот струи, пощекотали лодыжки водоросли. И тишина внутри отозвалась перестуку донных камней, молчанию рыб, беззвучному шепоту ряски. Течение вымывало память, вымывало слезы, начищало до гулкого блеска пустоту сердца. И в какой-то миг Белянке показалось, что она не плывет вовсе – летит, едва касаясь воды, легче облаков, выше неба летит. Распрощалась с замерзшим, заплаканным телом – и летит.

Колени ткнулись в песок, руки вцепились в кусты и вытащили Белянку на высокий берег, но легкость осталась. Не оборачиваясь на поляну, не стряхивая воды, не жмурясь от слез – слезы кончились, – она пошла по тропинке, вверх по течению, быстро-быстро пошла, насколько хватало сил. Тонкие струи стекали с волос и рваного подола, мелкие камешки и веточки врезались в босые ступни, но песок утоптанной тропинки приятно холодил в тени и обжигал на солнце. С каждым шагом сохла одежда, разрасталась пустота, и, казалось, еще чуть-чуть – и уж наверняка можно будет взлететь.

Тихие голоса за зарослями осоки и камыша заставили Белянку остановиться.

Конечно, Стел никуда не ушел! И с ним была… убийца. Как можно было не подумать о ней? Зачем Белянка вообще сюда шла? О чем она думала?

– Добил бы меня уже, – прорвался сквозь шорох ветра свистящий шепот.

– Не говори так, тебе же лучше уже, не говори так! – хрипло спорил Стел. – Ты выкарабкаешься.

Белянка хотела притаиться и понаблюдать из засады, но странная пустота и легкость внутри не хотели таиться: прятаться – это так глупо! Теперь ничего не страшно, потому что больше ничто не имеет значения. Она шла к Иве за советом? Так она пришла к Иве!

Решительно продравшись через кусты, Белянка вышла на поляну.

Стел сжимал белую руку убийцы и беззвучно шептал:

– Ты выкарабкаешься, выкарабкаешься, выкарабкаешься…

Солнечные глаза потемнели, ввалились землистыми кругами, осунулись щеки, губы будто бы вовсе исчезли с лица. Глубокие морщины протянулись от носа к подбородку. Безумие блестело во взгляде, сквозило в рваных движениях и сгорбленной позе. Должно быть, и сама Белянка выглядела не лучше, потому что Стел смотрел на нее пару мгновений, будто бы вовсе не узнавая.

– Не ждал, – наконец выдал он.

– Я надеялась, что вы ушли отсюда, – Белянка изо всех сил старалась не замечать убийцы.

Но убийца сама посмотрела на нее в упор, и невозможно было отвести взгляд.

Болотными глазами с пожелтелыми белками и красными прожилками на Белянку смотрела Смерть – люди с такими глазами не выживают. Последние крохи мягкости и жизни покинули рубленые скулы, нелепый подбородок, вздернутый нос. Единственным ярким пятном на белом лице горели искусанные в кровь губы.

– Добивай, что смотришь? – просипела убийца.

Жар в груди задушило леденящей ненавистью к этому существу.

– Убийца! – выплюнула Белянка.

Эти пальцы сжимали кинжал. Эти глаза отыскали место удара. Эти ноги подпрыгнули к Стрелку. Эти руки убили его!

– Так добей! – не отвела она страшных глаз. – Отомсти.

Можно же броситься вниз, сдавить тощую шею – Стел и опомниться не успеет!

Белянка в ужасе обхватила себя руками и зажмурилась.

– Трусишь? – свистела убийца.

Но в гулкой пустоте звенел совсем другой голос:

«Так убей меня! Убей – и я еще смогу его догнать!»

– Стрелка убил Рокот, – вернул ее в действительность Стел. – Рокот управлял телом Рани. Как и твоим, Белянка.

Белянка. Имя дарило точку опоры, собирало воедино бессмысленный набор предельных чувств, в который она превратилась за последние сутки.

– Так ты – жертва? – презрительно бросила Белянка и посмотрела на свои трясущиеся руки – этими руками мгновение назад она хотела ее задушить.

– Ты же ведунья, помоги ей, – попросил Стел.

– Она не жилец, – покачала Белянка головой. – И ты это знаешь.

– Нет, нет! – Стел поднялся на ноги и, пошатываясь, прошелся из стороны в сторону.

– Я так хотела сама, – прошептала убийца. – Так даже лучше. Пойми. Хватит меня спасать.

Стел зажал ладонями уши.

Белянка зажмурилась, и тут налетел ветер из-за грани…

…Пылало Солнце и растворялось в Реке. Деревья пили воду и говорили человеческими голосами. Люди превращались в резкие порывы ветра. А вокруг бушевал цветастый бешеный вихрь. Одинокие яркие осколки закручивались в спирали, рассыпались и сцеплялись в единое целое. Огромная спираль мироздания уходила далеко ввысь, глубоко вниз, расширялась, разрывая горизонты…