— Класс! — жизнерадостный голос вывел Денхольма из мерного ритма героической песни.

Он подпрыгнул на месте от неожиданности и, круто развернувшись, увидел сияющего до ушей Санди. Без маски. Но с луком и полным колчаном, прикупленными по случаю.

— Здорово тут, куманек! Славная крепость! Пляшут, песни поют, дерутся с поводом и без повода! Вот это жизнь!

— Где твоя маска? — холодея от недоброго предчувствия, спросил король.

— Снял, — невозмутимо пояснил шут. — Да ну ее! Раны давно зажили, а жарища стоит — как у дракона в пасти!

— И давно ты так по улицам бродишь? — упрекать шута за безрассудство было бесполезно, и Денхольм принялся с тщательным подозрением оглядывать площадь.

— Часа три. — Санди попытался протиснуться поближе к певцу, но король ухватил его за рукав. — Между прочим, тут не улицы, а лабиринт какой-то! Пока тебя разыщешь!

— За мной! — скомандовал Денхольм, зацепивший взором знакомца Сэддона, глаз не сводящего с шута.

— А в чем дело? — запротестовал было Санди, но увидел другого воина, сверявшегося с куском пергамента, и рванул, обгоняя короля.

До Третьих ворот они добежали в рекордные сроки.

— Где проводник? — успел выдохнуть на бегу король.

— Пьет! — последовал злобный ответ. — Или спит. Или клянчит стаканчик на опохмелку!

Эйви-Эйви обнаружился сразу за воротами, трезвый и собранный, при лютне, при посохе и объемном бурдюке, обвешанный, как Священная Груша, оружием и сумками. В руке он держал полумаску из легкого шелка.

Полумаску, легкомысленно забытую Санди.

— Сэддон нас узнал! — задыхаясь, прокричал ему король.

— Скорее, лошади оседланы! — спокойно кивнул старик и побежал, показывая дорогу.

Три великолепных скакуна нервно грызли удила, поднимали пыль копытами. Беглецы взлетели в седла, кровавя бока заждавшимся скачки животным, и кони понеслись, обрывая надежную привязь.

— Чьи это лошади? — крикнул король.

— Наши, — последовал краткий ответ.

Краем глаза Денхольм заметил, как дернулся, кривя губы, шут — хранитель общественных денег, не нашедший на привычном месте кошелька.

Где-то за спинами загрохотала сапогами погоня, свистнули стрелы, промазали…

А они уже мчались среди домов, по лабиринту лазаретов — ко Вторым воротам.

Успеть! Успеть до общего сигнала тревоги!

Успели. Пронеслись, благо в мирное время никто не требовал пароля на выход.

Новый лабиринт, но Эйви-Эйви скачет так, словно ему на стенах стрелы мелом вывели: сюда, теперь сюда…

Первые ворота. И опрокидывающий тишину сигнал тревоги. И гневно хрипящий скакун проводника, сметающий стражников, толкавших тяжелые, кованые створки…

Ветер свободы — в лицо пьяным Запахом трав…

Кони в три скачка одолевают защитный вал и — по узкому мосту через ров, почти не касаясь копытами дубовых досок.

Стрелы летят, не успевают… А по спине — холодок от непривычного отсутствия кольчуги, казавшейся лишней в мирном течении дней. Стрелы, стрелы…

Эй-Эй правит конем, петляет, сбивая скорость, но уходя, каждый раз уходя от смертельного жала… И король вторит ему, раздражая, мучая лошадь, и рядом волчком вертится шут на своем скакуне… Медленно, слишком медленно ложится под копыта коней дорога на Галитен, приближается деревня, удаляется крепость…

Из-за деревни — конный отряд. Со стены машут, сигналы подают. Копья наперевес, мечи сверкают на солнце, тягучий боевой клич Рорэдола летит под облака, обрывая остатки надежды… Это вам не Вилемонд! Рожи засветите — и уже не уйти!

Драться. Остается — драться насмерть со славными людьми, стоящими на страже его королевства. Людьми непонятными, но внушающими уважение. Симпатию, гордость в конце концов! Драться… Но при нем лишь меч… Санди даже акинак свой не взял, правда, при нем лук, а все остальное оружие у проводника, БОЯЩЕГОСЯ УБИВАТЬ…

Эйви-Эйви круто осадил коня, разворачивая столь стремительно, что король едва не проскакал мимо. На что надеется этот сумасшедший? Вон из города погоня грязь разгоняет…

К реке повернул…

Так ведь туда и гонят, как волков на охоте, загоняют в излучину: переправа сорвана, никуда им не деться!

Секунды бешеной скачки наперегонки со смертью. Хоть стрелять перестали, живыми, что ли, брать будут?!

Запоздалая мысль: ну их к Темным Богам! Перстень показать! Пусть подавятся! Перстень! Ведь это Рорэдол: ни шагу без устава! На колени перед королем!

А проводник уже у самой воды, снова осадил коня, спрыгнул, зашарил по скалистому бережку.

На что надеешься, безумец?

Выдох — вдох, выдох — вдох… Как трудно, оказывается, снова научиться дышать!

— Скорее, господин! Ну же, Денни!

Куда скорее, проводник? В воду? Пьяная горячка у тебя, вот что… Или у меня?!

Откуда взялся этот мост?! Из воды проступает гладкий камень, волны смахивает… А по нему, разбрызгивая холодную воду, летит, выгибаясь, серый конь…

— Скорее, господин!

Да, Эйви-Эйви, я иду за тобой! Ты ведь не знаешь, что я могу остановить этот кошмар! Ты ведь не знаешь, что ведешь самого короля! А может, и хорошо, что ты этого не знаешь?

Кони быстрее вихря пронеслись по каменной кладке, и снова спешился проводник, нажимая одному ему видные рычаги гномьего механизма. И снова замершая было река рванула вперед, опрокидывая первых всадников неосторожной погони.

Гладкие плиты успевшего просохнуть тракта, тракта на большой город Вур, крепость Девяти Стен. Искры под копытами коней? Или просто радужные слезы на глазах — от ветра?

Краткая остановка. Передышка. Каждому — его оружие. Каждому — запас еды в отдельном свертке. И когда же ты успел обо всем позаботиться, проводник?!

— Спасибо, Эйви-Эйви! — От души, от всего сердца.

— Пока не за что. В городе есть гномы, господин, разберутся быстро.

— Погоня! — это Санди, успевший залезть на ближайшее дерево. — А там еще отряд!

Всадники, несущиеся навстречу по тракту. Два раза по семь…

Эй-Эй дернулся, хватаясь за голову:

— Семипалые! И Пустоглазые! В лес сворачивайте, уходите, не оглядываясь! Я догоню…

— Без тебя — не пойдем!

— Пойдете. Если хотите жить. Если хотите до цели дойти — в лес! Ведь по ваши души мчатся! В самом сердце Рорэдола! Ну же, господин, быстрее!

— Но ты!

— Я должен предупредить рорэдримов! Бросайте лошадей, бегите, ну!

Король хотел жить. Король хотел дойти до цели. Но меньше всего на свете он хотел бросать проводника. И еще меньше — уклоняться от предстоящей битвы!