Замок Байнард мы покидали молча. Вслед за нами из караульного помещения вышел Пьер, нахлобучивая шапку.

– Думаю, все прошло очень хорошо, – заявил Генри, нарушая молчание, и мы с Мэтью недоверчиво посмотрели на него. – Конечно, без некоторых трудностей не обошлось, – поспешно добавил он. – Но я безошибочно понял: Мэри заинтересовалась Дианой, а с тобой, Мэтью, она вовсе не намерена рвать дружеские отношения. Ты должен дать ей шанс. Мэри выросла в среде, где ее учили проявлять осторожность и не торопиться доверять людям. Потому и вопросы веры так сильно ее волнуют.

Генри поплотнее закутался в плащ. Ветер не утихал. Уже начинало темнеть.

– Как ни печально, но я вынужден с вами проститься. Матушка сейчас в Олдерсгейте и ждет меня на ужин.

– Ее недомогание прошло? – спросил Мэтью.

В Рождество вдовствующая графиня пожаловалась на одышку. Мэтью высказал предположение, что это может быть связано с сердцем.

– Моя матушка из Невиллов. Поэтому она будет жить вечно и при каждом удобном случае доставлять нам неприятности! – Генри поцеловал меня в щеку. – Не беспокойтесь насчет Мэри и… всего остального. – Он многозначительно шевельнул бровями и ушел.

Мы с Мэтью проводили его глазами и повернули в сторону Блэкфрайерса.

– Что произошло? – тихо спросил Мэтью.

– Прежде магия пробуждалась, отвечая на мои эмоции. А у графини все началось с праздного вопроса. Мне захотелось заглянуть внутрь вещей. Но я понятия не имею, как оживила ту пчелу.

– Слава Богу, что ты раздумывала о туфлях Мэри. Если бы тебя потянуло изучать ее шпалеры, мы бы оказались в гуще войны богов на Олимпе, – сухо сказал он.

Мы быстро прошли через площадь перед собором Святого Павла и направились в относительно тихий квартал Блэкфрайерс. На площади уже не было такой суеты и сумятицы, как днем. Ремесленники стояли в дверях мастерских, разговаривая о том о сем и оставив подмастерьям заканчивать дневную работу.

– Хочешь, возьмем домой какое-нибудь лакомство для тебя? – предложил Мэтью, указывая на здание пекарни. – К сожалению, пиццу здесь не делают, но Кит и Уолтер сами не свои от мясных пирогов Прайора.

Из пекарни пахло настолько соблазнительно, что у меня потекли слюнки. Я кивнула.

Увидев Мэтью, владелец пекарни вначале оторопел, затем немало удивился, когда мой муж начал подробно его расспрашивать о поставках и относительной свежести мяса. Наконец я согласилась на пирог с утиным мясом. К оленине, какой бы свежайшей она ни была, я так и не могла привыкнуть.

Мэтью расплатился с мистером Прайором. Помощники пекаря заворачивали нам купленный пирог и украдкой все время поглядывали на нас. Лишнее напоминание, что ведьма и вампир вызывают людское подозрение. Я уже не говорю про любопытство.

Обед прошел тихо, в уютной обстановке, хотя чувствовалось, что Мэтью был несколько озабочен. Едва я доела пирог, на лестнице послышались шаги. «Только бы не Кит, – подумала я, перекрещивая пальцы. – Только не сегодня».

Дверь открыла Франсуаза. На пороге стояли караульные графини в темно-серых мундирах.

– Никак графиня занемогла? – вставая, хмуро спросил Мэтью. – Или кто-то из ее сыновей?

– Все в добром здравии, сэр.

Один из солдат подал Мэтью аккуратно сложенную записку. Она была торопливо запечатана несколькими красными восковыми печатями с оттиском наконечника стрелы.

– Графиня Пемброк велела передать госпоже Ройдон, – сообщил солдат и поклонился.

На обратной стороне был выведен довольно странный адрес: «Госпоже Диане Ройдон, в дом с вывеской „Олень и корона“, Блэкфрайерс». Перед мысленным взором сразу же встало умное, проницательное лицо Мэри Сидни. Я подошла ближе к топящемуся камину, сломала воск печатей и развернула послание. Бумага была плотной и при разворачивании потрескивала. Этот лист служил конвертом. Собственно записку я нашла внутри.

– И что пишет Мэри? – спросил Мэтью, после того как караульные ушли.

Он стоял за спиной, положив руки мне на плечи.

– Приглашает меня в Байнард в четверг. Мэри собирается провести какой-то алхимический опыт и думает, что мне будет интересно.

Такого поворота событий я никак не ожидала. Мэтью это почувствовал по моему голосу.

– В этом вся Мэри. Осторожная, но верная друзьям, – сказал Мэтью, целуя меня в макушку. – Она всегда обладала удивительной способностью заглаживать недоразумения. А что на вложенном листе?

Там были стихи. Я прочла вслух три первые строчки:

– Так-так-так, – со смехом прервал меня Мэтью. – Смотрю, моя жена успела снискать доверие. – (Я снова ничего не понимала.) – Алхимия для Мэри – скорее хобби. А своим главным занятием, которому она отдает много времени и сил, Мэри считает поэтическое изложение псалмов для Англиканской церкви. Ее брат Филип начал этим заниматься, но вскоре умер. Поэтический дар Мэри вдвое сильнее. Порой она и сама об этом догадывается, но вслух ни за что не признает. Эти строчки есть не что иное, как начало Семьдесят первого псалма. Мэри послала их тебе, чтобы показать миру, что отныне ты входишь в ее круг. Она считает тебя своим другом, которому можно доверять. – Мэтью наклонился к моему уху и озорным шепотом добавил: – Хотя ты и испортила ее драгоценные туфельки.

Усмехнувшись еще раз, Мэтью в сопровождении Пьера удалился в кабинет.

Один край громоздкого стола в гостиной я превратила в свой письменный стол. Перемещение в XVI век не изменило моего отношения к рабочему пространству: нужные вещи лежали там вперемешку со всяким хламом. Порывшись, я нашла несколько последних чистых листов бумаги, взяла новое перо и немного разгребла хлам, чтобы освободить место для письма.

Составление короткого ответа графине заняло у меня пять минут. Я посадила на лист две отвратительные кляксы, зато мой почерк выглядел вполне пристойно. Помня, что строгих правил правописания тогда еще не существовало, некоторые слова я писала так, как они звучат на слух. В сомнительных случаях удваивала согласные или ставила в конце нечитаемое «е». Окончив писать, я посыпала лист песком и, дождавшись, когда он впитает избыток чернил, стряхнула песок на пол. Сложив лист, я только сейчас обнаружила, что у меня нет ни воска, ни печати, чтобы запечатывать письма по всем правилам. «Это нужно решить, и как можно скорее», – подумала я.

Я отодвинула письмо, вручив его дальнейшую судьбу заботам Пьера, и снова пододвинула к себе листок Мэри. Она прислала мне весь Семьдесят первый псалом в поэтическом изложении. Я потянулась за записной книжкой, которую купил мне Мэтью. Открыв ее на первой странице, я обмакнула перо в ближайшую чернильницу и, стараясь не сломать его острый кончик, стала переписывать стихотворные строки: