О, Господи Боже мой, не дай сделать так никогда! Я работаю Тебе и хочу отработать Тебе – за всех, кто не может отработать Тебе! Прими труд мой ежедневный! Прими – из рук моих грешных – Праздник Твой, когда Царица Елена на Голгофе Твоей Крест Твой нашла, а с Ним – кресты разбойников двух, что с Тобою распяты были…

Огонь, огонь горит щедро вокруг амвона. У каждой иконы. Вдоль всех фресок моих горят свечи. Баба Вера Смирнова, смиренная пасечница, и старуха Нина Селиванова помогали мне их зажигать.

Гляди, Господи, как слушают они слова о Тебе, песнь о Кресте Твоем.

– Токмо водрузися древо, Христе, Креста Твоего, основания поколебашася смерти, Господи: Егоже бо пожре желанием ад, отпусти трепетом. Явил еси нам спасение Твое Святый: и славословим Тя, Сыне Божий, помилуй нас!

– Помилуй нас, – беззвучно, беззубо повторяют за мной бабушки.

Старый… молодой… Да, в церкви моей больше старых, чем молодых. Христос Бог, когда Ты надобишься человеку насущно, непреложно?! Тогда ли, когда великое горе постигнет его?! Тогда ли, когда безумная радость сотрясет все его существо, как землю колеблет землетряс?

О, Господи, не в каждый день являешься Ты людям; и не навсегда с ними остаешься.

Уходишь, улыбкой Своей их осиявши. Руку свою на горячий лоб положив. Прошептав слово утешенья. Уходишь, и не прощаешься, и они, слепые, не видят даже края Твоего плаща, что ветер мотает и треплет, тающей в тумане босой стопы Твоей…

А кто с Тобой навсегда остается? Неужели малый раб Твой, простой священник? Работник Твой и батрак Твой? Бурлак Твой и носильщик Твой?

Да, Господи, да, да…

– Днесь пророческое исполнися слово: се бо покланяемся на месте, идеже стояша ноги Твоя Господи… и Древо спасения приемше, греховных страстей свободу получихом, молитвами Богородицы Едине Человеколюбче…

Молюсь и мыслю: спасибо тебе, светлая Царица Елена, спасибо! Тебе было уже восемьдесят лет, старухе крепкой, могучей, а может, немощной и слабой, когда ты на кораблях в путь нелегкий пустилась из Рима в Иерусалим! И рабов пригнала, и стала на Голгофе рыть землю; и рыла сама, не гнушаясь совка и лопаты, и земля набивалась тебе под ногти, въедалась в морщины ладоней. А ты молилась и пела: здесь, здесь лежит Крест Господа моего, здесь Животворящий лежит…

– Величаем Тя, Живодавче Христе, и чтим Крест Твой святый, имже нас спасл еси от работы вражия!..

Старуха, Царица, огнеглазая скифская девочка, дочь раба, приемная дочерь смотрителя придорожной гостиницы, ты ж на конюшне лошадям спины мыла и чесала хвосты; ты в таверне придорожной солдатам вино разливала в юности своей; и увидел тебя Царь, и подозвал к себе, и налила ты ему вина, и выпил он… а потом поцеловал тебя…

А потом, когда ты стала Царицей и родила сына своего Константина, тогда Христос Бог склонился с небес и поцеловал тебя. И понесла ты Его огонь по империи, по жизни, по Миру; по морям и землям; по дворцам и лачугам, по садам и пустыням, аминь.

– Кресте Христов, христиан упование, заблуждших наставниче, обуреваемых пристанище… в бранех победа, вселенныя утверждение, недужных врачу, мертвых воскресение, помилуй нас!..

Спасибо тебе, старая женщина. Ты перед смертью сделала бессмертное дело. Ты сделала то, что еще никто из смертных не сумел сотворить после тебя: ты возвела в честь Христа Бога на Святой Земле девять храмов, и ты сама расписала их, ты малевала для них фрески и святые иконы, повторяя подвиг св. Луки; и во храм Воскресения Господня, тобою построенный, ты призвала Благодатный Огонь, и с тех пор он загорается во храме на Пасху, он не жжет, в него прихожане окунают лица и руки, они смеются, радуются нежной любви Огня Твоего! О старуха святая, Царица Елена, благословенна будь в небесах… икону твою – дай срок, напишу тоже…

Я слышал, как тонко, как крылья стрекозы, трещат свечи.

Я слышал – из корзины в притворе, что принес во храм Николай-Дай-Водки, пахнет свежею рыбой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЗАПАДНАЯ СТЕНА ХРАМА. ВОСШЕСТВИЕ НА ГОЛГОФУ. РАСПЯТИЕ

…толпа катится, колеса телег гремят, звенят золотые, роскошные – и нищие, самодельные серьги в ушах у красоток. Толпа течет пыльной, грязной, орущей, судачащей, беззубой и зубастой рекой за осужденным. Он несет Крест. Он то и дело обреченно оборачивается на солдата с многохвостой плетью в руках.

– Солдат! Не надо! – кричит Он и вскидывает руку, защищаясь от удара. – Я!.. больше не могу…

Тело Его – сплошной кровоподтек. Живого места на Его теле нет от побоев.

Его пытали долго и изощренно, и вот теперь Его ведут на казнь.

А с Ним еще двух разбойников ведут.

Толпа плывет вслед за ним по проселочной, ледяной и грязной дороге. Вокруг сугробы. Солнечный, яркий зимний день. Бьет в лица Солнце! Румянятся на морозе лица бабенок – свеклой щеки мазать не надо! Нежные девушки опускают глаза: страшно им глядеть на избитого до полусмерти. Девушки глядят на сугробы, наметенные ночью метелью. На старые лапоточки свои. На сушеную воблу в заскорузлых пальцах пьяного мужичка, что бежит, изгаляется перед текучей толпой:

– Ага! Час твой пришел, Царь-Государь! Любил кататься – люби и саночки возить!.. Любил кататься…

Катится толпа. Солнце заволакивает снеговая, угрюмая туча. Поднимается метель. Плеть метели хлещет людей по спинам. Парнишка сопливый, в драном тулупчике, тянет за собой на пеньковой веревке березовые санки. Солдат плюет в снег в дыру от зуба, ухмыляется; достает из кармана стальную флягу, отхлебывает водки: мороз, надо кишки согреть. Многохвостая плеть взмывает над Его голой, исчерканной красными рубцами спиной, в руке дюжего, с квадратным потным лицом, солдата-бандита, – собачий оскал, в ухе серьга, – и гадюкой обвивает Его плечи, лопатки, и сдавленный стон излетает из Его груди, и Он падает – лицом в снег.

Все гуще снег. Все сильнее метель. Солнца уже больше нет. Сплошная белая пелена. Смерть – это белые пелены. В них Тебя завернут. В них Тебя завернут, в погребальные, в чистые.

– Вставай! – вопит солдат с серьгой в жирном ухе. – Вставай, падаль!

И пинает Его – ногой в тяжелом, тупорылом сапоге.

Он поднимается. Он встает. Он глядит вперед солеными глазами – и видит впереди зальделый берег озера, и высокий деревянный Крест в метели, и палачей у Креста – с молотами, с гвоздями в корявых мужицких руках.

– Пощади, Отец, Меня… пощади…

Солдаты хватают Его под руки и волокут ко Кресту. Четырехгранные гвозди, под ударами кузнечного молота, вонзаются в распяленные пятерни, и кровь брызжет лесными ягодами на снег и лед. Брусника… малина… бузина… рябина… калина… морошка…

– Морошки, – шепчут Его губы, – принесите Мне… горстку… морошки…

Бабы плачут, обвязанные черными, серыми платками, утирают лица и носы красными крючьями пальцев, спины их трясутся в рыданьи.