Усилием воли Артур сменил скорбную гримасу на оптимистическую улыбку, с которой всегда являлся к больной Туи, чтобы жена забывала на время о дамокловом мече, нависшем над ее головой.

– Отдыхай, дорогая, – произнес он, направляясь к двери. – Тебе надо восстанавливать силы. А я пойду вниз и до обеда поработаю.

Она покорно кивнула, а Конан Дойл чуть ли не бегом спустился по лестнице на первый этаж, думая о том потустороннем мире, реальность которого неустанно доказывал и который не принесет спасения ему самому, если только Туи после своей смерти не простит мужу того, в чем он не решился признаться ей при жизни.

Сидя перед столом в уютном кабинете, который он устроил для себя на первом этаже, Конан Дойл взял трубку и постарался успокоиться. Он неспешно, с рассеянным видом курил и блуждал взглядом по комнате, задерживая его то на каком-либо предмете мебели, то на полках, где любимые книги соседствовали с многочисленными спортивными трофеями. Через окно вместо симфонии ружейной и пушечной пальбы под сопровождение гаубиц, которая непрестанно звучала в Южной Африке, сюда проникал сейчас смех его детей Кингсли и Мэри Луизы, а также перестук вагончиков маленькой монорельсовой железной дороги. Он велел построить ее, как только был готов дом, чтобы сын и дочь могли совершать головокружительные путешествия по участку земли, который их отец сумел отвоевать для себя у мира.

Любой другой на его месте чувствовал бы себя вполне довольным в такой обстановке, но Конан Дойл знал, что рано или поздно спокойная жизнь начнет выводить его из себя еще больше, чем хаос войны, поскольку Артур был человеком действия. Сейчас в голове у него роились разные проекты. Возвращаясь с войны, он успел обдумать целый ряд возможностей: баллотироваться в парламент кандидатом от Эдинбурга, основать стрелковый клуб, чтобы англичане развивали там меткость, написать книгу о войне, на которой ему посчастливилось уцелеть… Однако он был уверен, что вскорости всплывет еще какое-нибудь дело, и оно даст ему шанс по-настоящему испытать себя. Война – самая сокрушительная из ошибок, которые только может совершить человечество, тут у него не было сомнений. Но в то же время он полагал, что всякому мужчине с благородным сердцем именно война способна дать нешуточный опыт, а еще – обнажить его лучшие качества и таланты, которые иначе так и остались бы погребенными где-то внутри.

Конан Дойл разослал всем друзьям телеграммы с извещением о своем возвращении, чтобы те знали: на него опять можно рассчитывать. Правда, вряд ли кто-то из них – по большей части это были писатели, издатели либо литературные агенты – предложит ему рискнуть жизнью, впутавшись в очередную авантюру. Но сейчас, после почти целой недели бездействия, он с радостью согласился бы и на меньшее – скажем, просто принять чье-то приглашение на обед.

Он вяло мотнул головой, чтобы отогнать невеселые мысли, и решил, что после полугодового отсутствия пора наконец взяться и за рутинные дела. Для начала он выбрал одно из самых скучных занятий, какие обычно ждали его после возвращения из любого путешествия: надо было разобрать накопившуюся почту. Он встал и вызвал своего секретаря Вуда, и вскоре тот вошел в кабинет с пухлой папкой в руках.

Когда Конан Дойл еще в бытность свою в Портсмуте нанял Альфреда Вуда, оценив не столько его скромность, старательность и честность, сколько умение хорошо играть в крокет, тот был простым школьным учителем. Поначалу Конан Дойл использовал Вуда исключительно в качестве секретаря и переписчика, но со временем, и как-то незаметно, взвалил на него и другие обязанности – например, курьера, шофера и стенографиста. А если Вуд имел неосторожность обыграть хозяина в гольф или бильярд, Конан Дойл в отместку давал ему и вовсе нелепые задания. Секретарь выполнял их не моргнув и глазом и притворялся, будто не замечает абсурдности порученных дел или, что еще хуже, своей самоотверженностью словно показывал, что ничего другого от патрона и не ждал. Такие смехотворные ситуации постепенно превратились для обоих в своего рода развлечение и, кстати сказать, поднимали их отношения на новый уровень, по крайней мере так хотелось думать хозяину, хотя этот вопрос никогда не обсуждался вслух.

Когда Вуд старательно высыпал содержимое папки на стол, Конан Дойл бросил на кучу писем тоскливый взгляд:

– Это едва ли не хуже войны. Во всяком случае, куда скучнее. В войнах, на мой взгляд, очень много плохого, Вуд, но вот скучными их уж никак не назовешь.

– Ну, раз это говорите вы, человек, успевший поучаствовать в нескольких…

Оба тяжело вздохнули и взялись за разборку писем. Многие были адресованы Конан Дойлу и содержали просьбу о помощи в расследовании самых разных дел. Авторы пребывали в уверенности, что если писатель придумал такие запутанные преступления, то наверняка способен раскрыть и реальные. Но немало посланий было обращено лично к Шерлоку Холмсу. Их отправляли по литературному адресу – Бейкер-стрит, 221-б, и лондонская почта с обычной для нее распорядительностью доставляла их в “Андершоу”.

До того как Холмс утонул в Рейхенбахском водопаде, ему приходили письма со всего мира, начиная с Сан-Франциско и кончая Москвой. Там можно было найти описания самых необычных семейных загадок, неразрешимые головоломки и математические уравнения. Но после трагической гибели сыщика лишь четверо рассеянных читателей продолжали надеяться на его изощренный ум, большинство же писем поступало от женщин, предлагавших поддерживать чистоту в его жилище, или от авантюристов, готовых организовать поиски тела, но в основном – от тех, чьи невероятные идеи отражали не столько любовь к сыщику, сколько явные нарушения в психике. Читая почту, Конан Дойл с Вудом делили письма на две стопки – те, что заслуживали ответа, и те, что казались им настолько бредовыми, нелепыми или просто бессвязными, что их можно было только сжечь.

– Никогда бы не подумал, что на свете существует столько загадок, – вздохнул Конан Дойл, познакомившись с планом поиска сокровищ, зарытых на южноафриканском берегу экипажем затонувшего корабля.

– И поэтому вы решили добавить к ним еще несколько? – спросил Вуд и выдернул из стопки очередное письмо, которое вскрыл с ловкостью и изяществом человека, успевшего за минувшие годы съесть собаку на этом деле. – Ага, некая Эмили Пейн, она овдовела всего пару месяцев назад и тоже не прочь заняться уборкой в доме Холмса, хотя и добавляет кое-что любопытное: она готова облегчить горе Ватсона, коль скоро верный товарищ сыщика нуждается в утешении.

– В огонь, – фыркнул Конан Дойл.

Вуд так и сделал, хотя это было первое письмо, где кто-то проявил заботу о бедном Ватсоне. Несколько минут они работали молча, тишину нарушал лишь звук, с которым вскрывались конверты.

– А теперь послушайте вот это, – сказал Конан Дойл, пробежав глазами очередное послание. – Некий Уильям Шарп называет себя настоящим Шерлоком Холмсом и уверяет, будто в самом скором времени его подвиги поразят весь мир.

Вуд поднял брови, выражая, как и ожидалось, изумление, но сам тем временем продолжал читать следующее письмо.

– А здесь некая польская семья приглашает вас совершить путешествие, чтобы отыскать пропавшее таинственным образом ожерелье.