— Я слышала, здесь есть «высшие литературные курсы». Вот думаю, может, поступить на них, поучиться?

«Так и есть! У всех женщин — ветер в голове! Им только стихи писать да про любовь рассуждать! Эх, будь эта Ирис чуточку понастырнее да поупрямее, я давно сделал бы из нее звезду журналистики! — с досадой подумал Роберт. — Но мозги у нее, увы, чисто женские. Вернее, никаких мозгов, одни эмоции. И она безуспешно хватается за все подряд, сама не зная, чего хочет!»

— Да, я слышал о таких курсах, — Роберт делано зевнул. — Учеба — дело хорошее.

— Роберт, мы столько лет не виделись… Может, попьем где-нибудь кофейку?

В любой другой момент Роберт послал бы Ирис куда подальше. Амбициозная и самовлюбленная глуповатая блондинка давно престала быть предметом его интереса. Однако сейчас Роберт сделал вид, что рад ее предложению.

— Ладно. Давай куда-нибудь сходим. Тут есть рядом неплохая хозрасчетная харчевня.

В хозрасчетном ресторане «Погребок» было прохладно. Администрация сумела обзавестись кондиционерами, что по советским меркам было большой редкостью. Роберт взял на закуску осетровый балык, сырное ассорти, жульены с грибами и белое шамбрированное вино. Ледяные бокалы, наполненные солнечным напитком, покрылись капельками влаги.

— Со свиданьицем!

Они выпили по несколько глотков сладкого вина. Оно было приятным на вкус, с тонким фруктовым букетом и легкой горчинкой миндаля. Капли холодной влаги-конденсата сбегали по круглым бокалам, быстро впитывающим в себя тепло электрокамина, приятно потрескивающего в углу ресторана.

— Как твоя социология, Ирис? В газеты больше не пишешь? Совсем завязала со второй древнейшей?

Ирис капризно повела плечами:

— С социологией все в порядке. Работаю по специальности, в научном институте. А газеты… Пишу статьи, когда есть хорошая тема…

— Хороших тем сколько угодно! Живем в яркое время! Перестройка! — Роберт широко, по-американски улыбнулся.

— Хочешь вновь «завербовать» меня для зарубежной прессы? — Ирис театрально захлопала глазами.

— Зачем? Сейчас и советская пресса изменилась в лучшую сторону. Ты, главное, текст хороший принеси, а уж я найду, куда его пристроить. У меня есть выход на ведущих в стране редакторов и издания. Так что подумай…

Они вновь чокнулись. Крымское солнце плескалось в бокале сочными янтарными волнами. Электрокамин приятно шелестел в углу тряпичными язычками пламени.

Воспоминания нахлынули на Ирис тяжелой волной. Лето. Жаркое крымское лето. Ялта. Ажиотаж вокруг «Артека». Строгий пропускной режим. Саманта Смит, маленькая американка в Советском Союзе. Юрий Андропов пригласил ее в страну «железного занавеса». Сам он доживает последние дни. Крым, Артек, Саманта и «холодная война». И пушки, и ядерные боеголовки. И эта нелепая смерть…

— Помнишь, Роберт, как мы с тобой гуляли в Ялте? И сейчас… гуляем по Москве. А Саманты Смит уже нет. Погибла в авиакатастрофе.

Пламя свечей в бронзовых канделябрах, стоящих на мраморном камине с замысловатым узором белых, серых и розовых прожилок, горело ровным, горячим пламенем. Словно невесомое золотое перо диковинной птицы, пламя танцевало на оплавленном крупными медовыми каплями, воске.

Ирис долго разглядывала живой огонь и наконец медленно сказала:

— Через пару дней в стране начинается празднование Тысячелетия крещения Руси. По-твоему, это — тема для газеты?

— Да, хорошая тема, — Роберт поморщился. — Но об этом писать будут многие журналюги. Вся Москва! Если хочешь, чтоб я тебя напечатал, найди парадокс. Скандал. Что-то в стиле Лео Таксиля, французского журналиста и автора «Забавного Евангелия».

— «Забавное Евангелие» способны написать только атеисты.

— Чушь. «Забавное Евангелие», «Священный вертеп» способен написать прежде всего талантливый журналист! Это книги парадоксов. И в прессе «зеленый свет» сейчас именно для таких ярких «перьев»…

— Я попробую, Роберт. Пойду в церковь. Поговорю с общиной. Подумаю над парадоксами «Тысячелетия крещения Руси».

— Попробуй! Ведь на дворе — эпоха гласности и свободы слова! Вообще, с приходом к власти Горбачева стало возможно очень многое. Мы живем в удивительную эпоху. На наших глазах рухнул железный занавес! И страна меняется в лучшую сторону. Вот мы сидим с тобой в ресторане, пьем хорошее вино. Радуемся уюту, созданному ненавязчивым джазом и горящим камином. Вкусный балык, жульены, учтивое обслуживание. Раньше это было нереально. Разве что для сотрудников ЦК в специальной столовой. А сейчас это может себе позволить каждый.

— Были бы деньги.

— Деньги можно заработать. Уравниловки в стране больше нет. Всеобщего лодырничества — тоже нет. Раньше была такая статья даже в законе, «тунеядство», за нее талантливого поэта Бродского в ссылку отправили. Сейчас такое никому не придет в голову. Бродский в этом году получает Нобелевскую премию! А тунеядство — не совместимо с нынешней жизнью. С характером нахлебника просто не выжить. Потихоньку появляется инициативность, предпринимательство. Ресторан-то кооперативный, а кто разрешил открывать такие заведения наряду с травиловкой общепита? Кто дал возможность людям в стране зарабатывать? Горбачев. Давай выпьем за «перестройку»! И за ее лидера!

— И за «новое мышление»? — В глазах Ирис мелькнул хитрый огонь. Перламутровый водопад волос упал на плечи.

— Разумеется. И за твои успехи, Ирис! — Роберт дружелюбно подмигнул, а про себя подумал: «Симпатичная дурочка. Только и всего». — Жду забойных материалов, моя дорогая!

ИЗ ДНЕВНИКА АНАЛИТИКА ИГОРЯ ВОЛГИНА ПОДОПЛЕКА «РУССКОГО ВАВИЛОНА» — НОВАЯ РЕЛИГИЯ

Москва развернула пышные церемонии, посвященные 1000-летию крещения Руси. Но вера — это больше, чем религиозное понятие. Это слово отражает и духовные ценности. Вспомним слова философа Ортеги-и-Гассет: «Бог есть дополнение к человеку, а религия, это именно тот образ жизни, который связывает нас с Богом. И если люди способны поддерживать этим свое существование и пребывать в вере, чувствуя под ногами твердую почву, то в этом, несомненно, и состоит их религия». Таким образом, религия отображает и общественную сторону жизни. Здесь тесная взаимосвязь с менталитетом и ценностями, с понятиями добра и зла. Именно на этой внутренней основе человек производит регламентацию своих поступков. И совсем другое дело — человек без веры, западный индивидуалист. Он считает, что человеку позволено все, что не запрещено законом, и он готов на все, на любую подлость, ради своего эгоизма, лишь бы ни нести юридической ответственности. И не случайно христианство пришло на смену древнеримской идеологии индивидуализма и жестокости, которую еще династия Цезарей ретранслировала на общество… Рим пал. И теперь, похоже, что и Москва — Третий Рим оказалась перед рубежом своего краха.

Торжество 1000-летия крещения Руси превращено в трагедию распада империи.