За последние десять лет вокруг Российской Федерации сложилась ситуация, не известная ни российским императорам, ни советским генсекам. У бывшей империи нет никакой «зоны влияния» за пределами ее границ. Ранее самые близкие к России народы — грузины, украинцы и белорусы — теперь смотрят в сторону Москвы с ненавистью или опаской. Минимальные территориальные приобретения, которые были сделаны в «эпоху Путина», — фиктивно независимые Абхазия, Южная Осетия и части Донбасса, а также формально инкорпорированный в состав России Крым, — мизерны (0,15 % территории страны), экономически накладны (Крым напрямую обошелся России более чем в 1,5 трлн рублей, а признание и содержание Абхазии и Южной Осетии — более чем в 200 млрд рублей[881]) и политически токсичны (война с Украиной обошлась России в серьезный подрыв экономических связей с Западом и более чем $120 млрд прямых и косвенных убытков[882]). В 2008 и 2014–2015 гг. мы видели войны, которые империя вела со своими бывшими территориями, оспаривая результаты прежнего распада, — и, заметим, ни в одном случае окончательного поражения государствам, которые ранее были ее частью, она нанести не смогла. Судя по всему, территориальная экспансия России — а этот фактор является критически важным показателем успешности любой империи — сегодня эффективно ограничена даже не столько великими державами на западе и востоке и исламским сообществом на юге, но тем «санитарным кордоном», который состоит уже не из центральноевропейских стран, а из бывших имперских провинций. Эта неспособность империи к отличному от чисто комического расширения выглядит второй причиной ее ущербности и будет в перспективе постоянно заставлять сомневаться в состоятельности выбранной российской элитой модели.

Проецируя имперскую власть на российские регионы и сопредельные страны, Москва сегодня забывает, судя по всему, еще о двух обстоятельствах. Мы уже отмечали, что технологически Россия существенно отстает от развитых стран и находится от них в полномасштабной зависимости. Однако важнее другое.

С одной стороны, имперская метрополия обладает сейчас весьма ограниченными ресурсами как для собственного развития, так и для экспансии. Расходы российского федерального бюджета в 2018 г. составили 16,7 трлн рублей[883] ($266 млрд), что в 16,6 раза меньше расходов американского[884], в 12,5 раза — китайского[885] и в 1,5 раза — голландского[886]. В 2017 г. Пекин вложил в экономику неспокойного Синьцзян-Уйгурского автономного района 538 млрд юаней ($85 млрд)[887], в то время как в том же году на весь российский Дальневосточный федеральный округ пришлось 1,22 трлн рублей ($21 млрд)[888]. Россия не способна успешно развивать собственную территорию (расходы федерального бюджета, если разделить их на масштабы страны, соответствуют $15,7 тыс./кв. км в год против $1,85 млн/кв. км в год в Швейцарии[889]), а порой даже не может банально сохранять ее ресурсы (летом 2019 г. масштабные пожары в Сибири уничтожили около 10 млн га лесов[890], что почти в четыре раза превышает территорию аннексированного Крыма). Тем более Россия не может ни осуществлять масштабные программы перевооружения и развития своих вооруженных сил (за последние годы ни одна из крупных госпрограмм не была выполнена полностью[891], а «самые современные» образцы обычных российских вооружений серьезно уступают западным аналогам[892]), ни покупать лояльность своих сателлитов даже за очень большие деньги (знаменитые $106 млрд, которые прямо или косвенно были потрачены Кремлем на экономическую поддержку Белоруссии только в 2005–2016 гг.[893], превышают объем поддержки, оказанной в 2008–2017 гг. Соединенными Штатами любому из своих союзников[894], — но при этом не дают Москве шанса считать Минск последовательно стоящим на ее стороне: в последние месяцы Белоруссия все активнее заигрывает с Китаем[895]). Россия сегодня — бедная страна не только по количеству своих граждан, существующих на средства ниже произвольно определенного прожиточного минимума (их число в последнее время снова стало расти, достигнув 19,2 млн человек, или 13 % населения[896]), но и в абсолютных значениях как потенциальный спонсор для возможных имперских предприятий.