Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Извини, все из-за этих чертовых обезболивающих… – говорит он, утирая глаза манжетами.
Немного позже у нас заканчиваются темы для разговора, и, хотя у меня еще полно времени, я встаю и хватаю пальто:
– Ну, я побежал, а то опоздаю на последнюю электричку.
– Спасибо, что пришел, дружище…
– Мне было очень приятно увидеть тебя, дружище…
– Ну, приятным это назвать нельзя…
– Ладно, нельзя, но, знаешь…
– Слушай, а ты не хочешь что-нибудь написать на моем гипсе?
– Да, конечно.
Я подхожу к краю кровати, беру шариковую ручку с тумбочки и ищу свободное место для памятной записи. На гипсе полно «наилучших пожеланий» и имен, которые мне ничего не говорят, а также «Так тебе и надо, говнюк!» и «Цеппелины – круче всех!» от Тони. Я ненадолго задумываюсь, потом пишу: «Дорогой Спенсер! Извини и Спасибо. Сломай ногу![82]Ха-ха! С любовью, твой друг Брайан».
– Что ты там написал?
– Вот, «Сломай ногу…»
– «Сломай ногу!..»
– Это же такое пожелание счастья, театральный термин…
Спенсер смотрит в потолок, смеется сквозь сжатые зубы и медленно произносит:
– Знаешь, Брайан, иногда ты бываешь просто невероятным гондоном…
– Ага, знаю, Спенс, дружище. Я знаю.
В о п р о с: В честь какого христианского мученика, жившего в третьем веке, по различным данным – римского священника и врача, погибшего во время гонений христиан императором Клавдием II Готским, или епископа города Терни, также погибшего смертью мученика в Риме, начиная с четырнадцатого века празднуется день, названный его именем, являющийся праздником всех влюбленных?
О т в е т: Святого Валентина.
Каждый раз, когда я слышу, как Эдит Пиаф поет «Non, je ne regrette rien»[83]—а это случается чаще, чем мне хотелось бы, – я не могу не думать: «О чем это она, черт побери?» Я вот жалею почти обо всем. Я в курсе, что вступление во взрослую жизнь трудно и иногда болезненно. Я знаком с различными обрядами инициации, знаю, что означает термин bildungsroman[84],я понимаю, что неизбежно оглянусь на то, что случилось со мной в юности, и улыбнусь кривой, понимающей улыбкой. Но наверняка нет причин чувствовать неловкость и стыд по поводу поступков, совершенных всего тридцать секунд назад. Нет причин, по которым моя жизнь должна превратиться в бесконечную панораму разорванных дружеских связей, упущенных возможностей, бессмысленных разговоров, проведенных впустую дней, идиотских ремарок и неблагоразумных, несмешных шуток, которые валяются на полу и бьются в агонии, как умирающая рыба.
Все, с меня хватит. Я решил, что больше этого не будет. По пути домой я прокручиваю в голове все случаи, когда облажался в последние дни, и решаю, что пора изменить свою жизнь. Вообще говоря, я зарекаюсь изменить свою жизнь примерно раз тридцать-сорок в неделю, обычно в два часа ночи, в пьяном угаре, или рано утром, мучаясь от похмелья, но это настоящий зарок. С этого дня я собираюсь жить нормальной жизнью. Девиз «Крутой и Невозмутимый» мне явно не подошел, да и вряд ли когда-нибудь подойдет, поэтому я собираюсь сосредоточиться на жизни, основанной на принципах Мудрости, Доброты и Отваги.
Когда электричка наконец-то подходит к станции, я начинаю новую, более мудрую, добрую и отважную жизнь. Я нахожу телефон-автомат на платформе, проверяю, что у меня достаточно мелочи, и набираю номер. Отвечает Дес – теперь, когда все раскрылось, я не вижу причин, почему бы ему не брать телефонную трубку.
– Алло? – говорит он.
– Привет, Дес, это Брайан! – восклицаю я, сияя, как начищенный чайник, и только затем понимаю, что я, сам того не заметив, назвал его «Дес», а не «дядя Дес», хотя я не совсем уверен, является ли это симптомом более зрелого отношения к жизни или фрейдистской реакцией на то, что он занимается сексом с моей матерью.
– О, привет, Брайан, – отвечает он, почему-то испугавшись меня, хотя весит он четырнадцать стоунов[85], к тому же ударить его по телефонной линии я не смогу. Дес поправляет трубку, затем говорит: – Извини, что засветил перед тобой свои причиндалы сегодня утром. Мы с твоей мамой собирались рассказать тебе о наших отношениях…
– Дес, да все в порядке, не волнуйся, – заверяю я его, и мне в глаза бросается мое отражение в стекле телефонной будки – я улыбаюсь, как клоун. – Мама там? – задаю я довольно-таки глупый вопрос, если вспомнить, что это ее дом.
– Конечно. Сейчас дам ей трубочку. – В трубке раздается шум – это Дес прикрывает микрофон рукой, затем что-то бормочет, и мне отвечает мама.
– Алло? – говорит она устало, держа трубку далеко от рта.
– Привет, мам.
– Привет, Брайан. Нормально добрался домой? – спрашивает она чересчур старательно – верный признак того, что она под хмельком.
– Угу, – говорю я, и следует тишина, во время которой меня терзает желание повесить трубку. Затем я вспоминаю свой новый девиз – «Мудрость, Доброта, Отвага», глотаю ком в горле и продолжаю: – Послушай, мам, я просто хотел сказать… – Что же я хотел сказать-то?.. – Я просто хотел сказать, что все как следует обдумал, и очень, очень рад, что ты теперь с Десом, и это прекрасно, что вы поженитесь. На самом деле это прекрасная идея, и он хороший парень, и мне жаль, если я… В конце концов, это был просто шок…
– Брайан…
– И я не против того, чтобы вы устроили частный пансионат. Я приеду на каникулы на Пасху, заберу свои вещи, и весь дом в вашем распоряжении. Ты правильно сказала – там всего лишь горы моделей самолетов. Так вот, я имею в виду, что мне все это нравится. Я… рад, что ты счастлива. – (На другом конце телефонной линии только шум маминого дыхания и шуршание, когда она перекладывает трубку из руки в руку.) – Только не заставляй меня называть его папой! – говорю я как можно более легким тоном.
– Конечно же нет, Брайан… – Она начинает что-то говорить, но потом осекается и замолкает.
– Ну вот и все. Ты завтра приедешь?
– А как же – ни за что не пропущу.
– А ты уверена, что тебе это по карману – ну, там, билеты и все такое?
– Брайан, не волнуйся насчет этого…
– Билет тебе выдадут на входе, на твое имя…
– Да, Брайан! Есть еще один вопрос… – Телефон пищит, чтобы в него опустили еще одну монетку, и хотя я чувствую, как карман оттягивает мелочь, мне кажется, что я сказал все, что хотел. – Мама, у меня монетки заканчиваются…