– Брайан, я хотела спросить у тебя…

– Ну давай, только быстро…

– Можно, Дес тоже приедет? – И тут линия обрывается.

Я стою в автомате с трубкой в руке. Дело в том, что я всегда хотел, чтобы там присутствовал папа. Не в буквальном смысле, естественно, ведь он уже давно умер, но в голове я всегда представлял, как папа сидит в аудитории, рядом с мамой, улыбается, хлопает, показывает мне два больших пальца сразу, и мама наверняка тоже это знает, иначе не нервничала бы так, задавая этот вопрос. А сейчас это будет не папа, а Дес, какой-то мужик по имени Дес, которого я особо не знаю и не особо люблю, так что…

Я достаю еще монету из кармана и набираю номер. Мама снимает трубку почти моментально.

– Мама?

– Это ты, Брайан? Я просто хотела спросить…

– Мам, я слышал тебя. Конечно же, ты можешь приехать с Десом.

– Хорошо.

– Завтра я утрясу вопрос с билетом.

– Ой, спасибо, сынок. Но если ты не уверен…

– Я уверен.

– Тогда пока.

– Пока.

И я вешаю трубку.

Я стою в автомате еще некоторое время, стою и думаю, что политика Мудрости, Доброты и Отваги, похоже, пока оправдывает себя. Мне кажется, я в кои-то веки сделал что-то хорошее. И хотя мне нужно идти домой и подобрать одежду для завтрашних съемок, хорошенько выспаться ночью и все такое, я решаю сначала навестить Алису, потому что сегодня все-таки День святого Валентина, и к этому времени она уже должна прочесть мою поэму.

В о п р о с: Адам Хейер, Фрэнк Гузенберг, Пит Гузенберг, Джон Мэй, Эл Вейншанк и Джеймс Кларк – эти люди пострадали в кровавом событии на Норт-Кларк-стрит в Чикаго в 1929 году. Что это было за событие?

О т в е т: Бойня в День святого Валентина[86].

– Послушай, Алиса, я тут немного поразмыслил насчет нас с тобой, так вот, есть одно прекрасное стихотворение поэта-метафизика Джона Донна «Тройной дурак», в котором говорится: «Я дважды дурнем был: / Когда влюбился и когда скулил / В стихах о страсти этой…»[87], и знаешь, про меня можно сказать то же самое. Я хочу сказать, что я, наверное, немного перегнул палку, когда затащил тебя, несмотря на твои брыкания и крики, в кабинку для моментальной съемки, и когда писал эти дурацкие стихи для валентинки, и все такое, и я знаю, как ты дорожишь своей независимостью, и не буду посягать на нее, поверь мне. Конечно же, я люблю тебя, и сильно, но не это важно, это не должно стоять у нас на пути, потому что, в конце концов, мы прекрасно проводим время друг с другом, и мне кажется, что мы добрые приятели и даже душевные друзья. Я хочу проводить время с тобой больше, чем с кем бы то ни было на земле, хотя я знаю, что иногда бываю полнейшим идиотом. Ну ладно, не иногда, а почти всегда, но посмотри на меня – я же неглупый парень и понимаю, что ты не любишь меня сейчас, но ты можешь полюбить меня, ведь правда, когда-нибудь? А вдруг это с тобой случится? Вполне возможно, ведь так бывает, а у меня есть терпение, я запасся бесконечным терпением и не прочь подождать. Так вот что я хочу сказать: поживем – увидим. Давай просто подождем и увидим, что из этого всего получится. Давай не будем торопить события, давай будем просто проводить время вместе и веселиться. И ждать. И смотреть. Ладно?

Вот что я собираюсь сказать Алисе, когда увижу ее, в общем и целом. Я не уверен насчет цитаты из Джона Донна, потому что она может прозвучать немного претенциозно, но мне хочется посмотреть, какой она произведет эффект. Я выдам только этот монолог и ничего больше, потом посмотрю, как Алиса отреагирует, но не буду затевать долгий, нудный разговор, затем надену пальто, пойду домой и просплю целых восемь часов. Не буду и пытаться поцеловать ее. Даже если она попросит меня остаться и заняться любовью, я скажу «нет», потому что утром – «Вызов». Нам обоим нужно быть на «Вызове» со свежей головой. Как у боксеров – никакого секса накануне боя.

И вот я у ее двери. Стучу.

Нет ответа.

Я снова стучу. Мудрость, Доброта, Отвага; Мудрость, Доброта, Отвага…

– Кто там?

– Это Брайан.

– Брайан! Уже почти полночь!

– Я знаю, извини. Просто хотел поздороваться с тобой.

Я слышу, как она встает с кровати, потом шуршит одеждой, одеваясь, затем выглядывает из-за двери, в футболке со Снупи и черных шортиках.

– Я уже спала, Брай, – говорит она, растирая глаза.

– Да? О боже, извини. Просто у меня за день столько всего произошло, что мне захотелось зайти к кому-нибудь и выговориться.

– А это не может подождать до…

– Не с кем-нибудь. С тобой.

Алиса прикусывает губу и натягивает футболку на живот.

– Ну ладно, тогда заходи, – говорит она, открывая дверь.

Я вхожу и сажусь на краешек разостланной постели, еще хранящей тепло ее тела.

– Ну и как у тебя прошел День святого Валентина?

– Нормально-нормально.

– Получила что-нибудь особенное? – многозначительно спрашиваю я. – Сегодня утром по почте?

Жаль, что она не села рядом со мной.

– Ага-а, получила, спасибо, Брайан, это было милое, очень милое стихотворение…

Почему бы ей не сесть рядом со мной?

– Ты так думаешь? Уф, полегчало. А я-то волновался. Впервые кто-то прочитал хоть что-то, написанное мною…

– Нет, не волнуйся, мне понравилось. Это очень… честно. И… сыро. В эмоциональном плане. Очень похоже на э. э. каммингса, ну ладно, не похоже, но было им навеяно и напомнило мне его. Я даже узнала несколько строчек… – (Подожди-ка, ты что, обвиняешь меня в плагиате?) – Но в общем оно очень милое. Спасибо, я была очень… тронута.

– Еще неизвестно, была ли эта открытка от меня! – весело говорю я. – Какое стихотворение? Не посылал я никакого стихотворения!

Я несу чушь и понимаю это, но Алиса улыбается, чешет плечо и делает из своей футболки палатку, натянув ее на голые колени. Я изо всех сил пытаюсь сохранить веселый тон, потому что не могу отвести глаз от того, что находится у нее за спиной, – огромный букет изумительных красных роз стоит, покосившись, в большой помятой алюминиевой кастрюле, позаимствованной с общей кухни. Естественно, никто не запрещает Алисе принимать подарки в День святого Валентина от других мужчин, я не наивный и не глупый, чтобы не понимать этого; при ее-то красоте, популярности и общепринятой сексуальной привлекательности она просто обязана получать подарки, но этот букет просто… вульгарный. Настолько вульгарный, что я стараюсь не обращать на него внимания и фокусируюсь на небольшом, откровенном, прочувствованном, самодельном, доморощенном произведении. Но вот опять он выглядывает из-за ее плеча, уже всю комнату провонял запахом дешевого освежителя, этот громадный чертов букет чертовски красивых чертовых красных роз…