Отделения Треста находились по всему западному миру, и было крайне важно не нарушить его работу этим переименованием, так что целой армии юристов и бухгалтеров пришлось объездить всю Территорию, включая всеми забытые шахтерские поселения на Краю, плантации в Дельтах и далекий холодный Север, чтобы привести документы в порядок. Они добрались даже до Восточного Конлана. Их сопровождали солдаты Линии, подавлявшие бунты на дочерних предприятиях. Я никак не участвовал в подготовке операции, только подписывал документы. Главное, что я помню из первых месяцев работы президентом Треста Бакстера – Рэнсома, это бесконечное подписывание документов. После решения вопросов о деньгах и передаче власти в мои руки меня отвезли на публичную церемонию подписания на Танаджер-сквер. Горстка уцелевших славных мужей Джаспера сидела передо мной на стульях, а толпа горожан за ограждением слушала, как я через громкоговоритель обещал им новую жизнь при новым начальстве и отличные условия работы для всех жителей Джаспера, у которых хватит благоразумия подчиниться новой власти. Иногда в такие минуты позади меня сидел мистер Лайм, но ему нечасто приходилось мне угрожать. Я так привык к своей новой жизни, что почти всегда мог произносить нужные речи, и притом очень хорошо, ничего при этом не чувствуя.

* * *

Снова открылось движение на дорогах. Джаспер возобновил торговлю, что примечательно, с Гибсоном, который по-прежнему контролировала Линия. Наступило краткое перемирие. Новая жизнь в Джаспере не сильно отличалась от жизни до воцарения Линии, разве что все производство теперь ограничивалось военной обувью.

* * *

В детстве я часто мечтал о том, как стану богатым и влиятельным и смогу делать все что захочу, – какой мальчишка об этом не мечтает? Я пытался представить себе, как проводит день человек вроде мистера Бакстера. Признаюсь, что иногда я путал его с королем из книжки о Старом Свете и представлял окружавших его шутов и гаремы из сотен прекрасных женщин.

Спал я на кровати с балдахином, принадлежавшей раньше мистеру Бакстеру, в его роскошных апартаментах. Каждый день в шесть утра меня будила череда адъютантов, нравилось мне это или нет, прислуживавших мне или командовавших мной, в зависимости от того, как на это смотреть. Слуга адъютанта нес поднос с кофе, сваренным вкрутую яйцом, стопкой писем и документов, экземпляром «Джаспер-сити Ивнинг Пост» – в газету теперь не попадала большая часть новостей о войне – и кучкой таблеток, произведенных по последнему слову линейной науки, – меня заверяли, что они успокаивают, улучшают работу ума и пищеварения и предотвращают тяжелые заболевания. В любом случае, мне было запрещено от них отказываться. Газету приносили в знак любезности – никого не волновало, буду ли я ее читать. После цензуры в ней мало что оставалось, кроме спорта.

С шести до шести пятнадцати меня оставляли одного в ванной комнате, где я старался, как мог, заниматься по Системе Упражнений Рэнсома. Ванная мистера Бакстера была просторнее многих домов, так что рад сообщить, что мне почти не пришлось урезать свой комплекс упражнений. В ванной были золотые краны, большегрудые мраморные женщины и зеркала, размерами достойные королевских апартаментов. На полке у дальней стены располагалась череда коробочек из слоновой кости, хранивших пережившие старика Бакстера реликвии: его вставную челюсть, очки, парики, дыхательные трубки, шприцы, механический слуховой рожок и протез стопы. Иногда я разглядывал их, размышляя об ухудшавшемся зрении в левом глазу и всевозможных недомоганиях, скопившихся за годы жизни на Краю, и с ужасом думал о будущем.

В шесть пятнадцать, если я не выходил из ванной комнаты, адъютант открывал ее дверь. Далее от двух минут до получаса я подписывал документы – время зависело от того, пытался ли я задавать вопросы об их содержании или безуспешно протестовать против замеченной в них несправедливости. Иногда я пытался, но, по правде говоря, нечасто.

До полдесятого я сидел за столом старика и отвечал на письма. Тяжелый стол был сделан из благородного дерева такого черного цвета, что казался обугленным, а в середине стола находилась большая пишущая машинка, выдававшая бумаги в тройном экземпляре – насколько мне известно, единственная в своем роде. Письма большей частью были деловые, от мэров, сенаторов или управляющих дочерними предприятиями Треста Бакстера – Рэнсома, таких как корпорация «Северный свет» или Угольная компания Коула. Ответы на особо важные письма диктовали адъютанты.

* * *

В первые месяцы моего пребывания на вершине власти мне пришло не меньше сотни писем от кредиторов из Восточного Конлана и со всех концов Западного Края, заявлявших, что я должен им денег, что, скорее всего, было правдой. Все заслуживающие доверия требования были быстро удовлетворены с учетом процентов. Самые амбициозные просители попытались подать в суд лично на меня или на Трест Бакстера – Рэнсома, но их быстро навестили служители детективного Агентства Бакстера – Рэнсома и объяснили, как устроен мир. Вскоре все мои долги были выплачены. Я не был свободен от долгов с самого раннего детства и не скажу, что новые ощущения мне понравились – мне, словно марионетке, обрезали поддерживавшие меня нити.

Мне приходили письма от мальчишек из далеких западных городков – они хотели знать, как удалось такому же, как они, простому парню добраться до вершины самой высокой башни в Джаспере, и я отвечал им, что всякий, кто усердно работает и играет по правилам, может многого добиться в жизни, как написано в «Автобиографии» мистера Бакстера.

В дни, когда я заканчивал отвечать на письма до девяти тридцати, мне разрешалось постоять у окна, глядя на Джаспер. Я наблюдал, как над городом вырастают новые башни, закрывавшие оставшиеся после войны пробоины. Высокие, выше сосен, краны производили на станции Хэрроу-Кросс и везли на юг на грузовиках, где их собирали мои рабочие, после чего Трест Бакстера – Рэнсома сдавал их в аренду городу за настолько ошеломительную сумму, что я не буду ее здесь называть, чтобы вы не подумали, что я сочиняю.

В девять тридцать я надевал черный костюм, и меня в частном лифте везли в гараж с большим количеством черных автомобилей старика. Я жал руку поджидавшему меня адъютанту и говорил: «Что ж, мистер Как-вас-звать, куда мы едем сегодня?» Обычно мы ехали на какую-нибудь фабрику, где я говорил с рабочими, или на встречу с сенаторами для обсуждения защиты города, где говорил адъютант, а я сидел молча.

Иногда мои поездки скрашивали покушения. В разное время меня пытались убить агент Прокопио Морзе, Блэк Джон Боулз, Перл Старр и Рыжий Дик. Джим Дарк вернулся в Джаспер через полгода после побега и хвалился в каждой таверне тем, что сделает, когда до меня доберется, но я-то знаю, что у него кишка была тонка напасть на мою машину. Из всех агентов ближе всех удалось подобраться Прокопио Морзе. От заложенного им в канализационном люке на Седьмой улице динамита мой автомобиль перевернулся, как жук на спину. Взрыв сорвал с петель одну из дверей, и я вывалился наружу, прямо террористу под ноги, ничего не понимая и истекая кровью, и остался лежать на спине, глядя на бандита. Он был темнокожим, с широким носом и непокорной копной рыжеватых волос, в черном пальто с медными пуговицами и с огромным черным галстуком-бабочкой. Все в нем было красивым, кроме рук, обожженных, со скрюченными пальцами. В общем, террорист начал произносить речь, судя по его лицу, прочувствованную, страстную и полную гордости собой, но все зря – у меня все еще звенело в ушах, а у линейных в машине было время его застрелить. Прокопио Морзе рухнул на меня, и помню, что я сказал: «Спасибо, молодцы, отлично поработали» – солдатам, высвободившим меня из-под его тела и поставившим меня на ноги.