Простреленное плечо мешало двигаться, и я не мог ни забраться обратно наверх, ни спуститься. Вместо этого я болтался под потолком вестибюля и наблюдал, как медленно двигается Локомотив.

Похоже, он отступал. Отступление было не в природе Локомотива – это было ясно по одному его виду. Парные оси, словно руки гигантов, выгнулись, пытаясь двигать колеса размером больше дома моего отца. Возможно, Локомотив двигался бы быстрее, если бы не погрузка и разгрузка, все еще не окончившиеся, и, когда он задвигался, линейные посыпались со ступенек прямо ему под колеса. Из вагонов начал вываливаться груз; помимо бетона, консервов и винтовок в нем находились ракеты, некоторые из которых взорвались в нескольких ярдах от головы Локомотива. Одна за другой яркие вспышки осветили вестибюль.

Я раскачивался до тех пор, пока не зацепился ногой за штырь, торчащий между двумя подпорками, после чего попытался оттолкнуться и снова запрыгнуть на платформу. Подняв голову, я увидел, что от толпы отделился человек, пытавшийся взобраться по ступеням подмостков. У него были всклокоченная борода, плоский берет и коричневый пиджак, а в руке он держал большой красный камень. Поравнявшись со мной, человек пнул меня в локоть, но недостаточно сильно, чтобы я выпустил подмостки, – думаю, его мысли были заняты чем-то более великим.

С криком «Республика Красной Долины возродится!» человек встал перед Локомотивом Кингстон, подняв над головой зажатый в обеих руках камень.

Сначала ничего не произошло. Мужчина даже успел продолжить речь, сказав что-то о правах человека, будущем, свободе, мире и простых людях.

Не поверите, но я его, кажется, знал – до Битвы за Джаспер он работал кем-то вроде редактора в «Джаспер-сити Ивнинг-Пост», и я видел его вместе с мистером Карсоном.

Но, впрочем, я отвлекся.

По-прежнему ничего не происходило. Мужчина опустил камень и посмотрел на него, словно не мог понять, что это. Затем он поднял глаза на черную маску Локомотива, огромную, больше сарая, круглую и равнодушную, как циферблат часов знаменитой Территориальной башни, стоявшей когда-то в Джунипере.

Похоже, что, хотя я родился без чувства опасности, оно оказалось очень похожим на мускулы, и за долгие годы я здорово его натренировал. Я не знал, что будет дальше, но мне казалось более безопасным попытать счастья в прыжке, чем оставаться на прежнем месте.

Я отпустил мостки. Пока я летел вниз спиной вперед, Локомотив заревел, и из его решеток вырвалось огромное облако серо-белого пара, поглотив мостки, облупив с них краску, покорежив дерево и сварив беднягу редактора живьем, прямо с камнем в руке.

Мне повезло – я упал на линейного офицера, сломал ногу, но в остальном не пострадал.

Локомотив Кингстон двинулся прочь от станции, по пути набирая скорость. Всего через две-три минуты он исчез из виду, оставив позади только дым и жар. Некоторое время в вестибюле еще кипела борьба, но меня подобрали два офицера Линии и увезли в место, которое они называли безопасным, а я называл тюрьмой. Со сломанной ногой и простреленным плечом я мог только опереться на плечи линейных и идти, куда меня вели.

– Кто это? Кто эти люди? Что происходит? Погодите… – бормотал я по дороге.

Я до сих пор не знаю, кем были люди, собравшиеся около Локомотива. Их было не меньше сотни, и, скорее всего, большинство из них было рабочими с фабрик и боен, имевшими отношение к Республике только в своем воображении. Больше мне ничего не известно.

* * *

В общем, после того происшествия линейное начальство решило, что в Джаспере слишком опасно, и перевезло меня в Гибсон, а через шесть недель – в Хэрроу-Кросс, вместе с уникальной пишущей машинкой старика Бакстера, адъютантами, инженерами и Проектом Рэнсома, то есть вместе с бомбой.

До меня уже достаточно написали о Хэрроу-Кросс, старейшей и крупнейшей станции Линии; если свалить все написанное в кучу, то она будет выше самых высоких шпилей Хэрроу-Кросс, и у меня нет ни времени, ни желания эту кучу увеличивать. «Официальный статистический справочник топографов Линии» восхваляет размеры и мощность этой станции. Хэрроу-Кросс для Джаспера – как Джаспер для Восточного Конлана. На свете нет населенных пунктов крупнее этого, и дальше Хэрроу-Кросс дороги на север нет. Безумная поэтесса мисс Эрмоса Гаучер из Китона написала об этом месте поэму под названием «Крик», и хотя она никогда не была на Хэрроу-Кросс, а только видела ее во сне, я слышал, что поэму хорошо приняли любители подобных вещей, хотя должен предупредить, что она написана не в рифму. В 1874 году мистер Карсон три месяца прожил на этой станции в гостинице, на одном из последних этажей, и позже написал об этом книгу под названием «Трудящиеся во мраке», запрещенную на территориях Линии, хотя я слышал, что в других местах книга неплохо продавалась. Не думаю, что станция сильно изменилась с 1874 года к тому времени, когда я там оказался, разве что смога стало больше, он целиком накрыл гостиницу, где останавливался мистер Карсон, и ее превратили в меблированные комнаты. Я советую вам прочитать эту книгу, как и все книги моего друга мистера Карсона. Пусть он напишет обо мне несколько добрых слов, когда меня не станет!

Агент Джим Дарк писал о том, как однажды, пробираясь на станцию, миновал лабиринт темных туннелей, голыми руками своротил газовые поршни, перехитрил Локомотив и сбежал в украденном винтолете. Книга называется «Как я сражался в Великой войне» и официально запрещена на территории Линии, но на деле доступна всем желающим, и вы можете убедиться в том, что все, что говорят ее враги, чудовищная ложь.

Сам старик Бакстер или тот, кто создал его «Автобиографию», пространно пишет о тамошних порядках и хороших условиях для работников. Стыдно признаться, но, читая об этом в детстве, я размышлял только о жизни великих мира сего.

Сегодня утром мы увидели, что небо над нами исчерчено следами винтолета – он кого-то выслеживает. Мисс Флеминг увидела их первой, но и я их разглядел. Они уже исчезают – думаю, это значит, что винтолеты полетели дальше или вернулись на базу с отчетом. Небо над Хэрроу-Кросс всегда было темным от дыма, и это странное зрелище.

* * *

Из Джаспера в Хэрроу-Кросс меня в целях безопасности везли в автомобиле под охраной. В другое время важные персоны вроде меня передвигались на Локомотивах, но из подслушанных разговоров охранявших меня офицеров я узнал, что Локомотивы сейчас считались небезопасными, так как на них самих охотились. Этот факт так пугал офицеров, что они не говорили ни о чем другом, словно бесконечным повторением одного и того же смогли убедить себя, что это неправда.

Я не хотел ехать в Хэрроу-Кросс. Я хотел снова быть свободным. Но хотя времена менялись и дисциплина в рядах линейных не была прежней, мне не удалось подкупить офицеров и уговорить их меня отпустить – они просто не реагировали на мои предложения.

Офицеры помогли мне выбраться с заднего сиденья автомобиля и встать на ноги. Я открыл рот, чтобы в последний раз поторговаться или заговорить им зубы, но онемел от грохота, вони и размеров станции. Со словами «Сюда, сэр» офицеры повели меня прочь от автомобильной стоянки в арке номер шесть сквозь лабиринт коридоров к апартаментам на вершине башни. Они расположились гораздо выше, чем пентхаус мистера Бакстера. Из высоких окон новых апартаментов мне были видны уходившие вниз – в темные глубины, которых вряд ли достигал дневной свет, – ряды туннелей, стены которых были из черного металла. Во тьме их шевелились едва различимые мужчины, женщины и машины.