– Нет, не имею.

– Имеете, моя дорогая, имеете. – Голос его звучал терпеливо, он не хотел причинять ей бо`льшую боль, чем было необходимо. – Обыкновенные мужчины и женщины не назовут здравомыслящим молодого человека, который насилует и избивает несчастных женщин, а затем, застигнутый на месте преступления, убивает собственного отца. Станет ли суд придерживаться иного мнения? Очень сильно сомневаюсь. – Его глаза наполнились печалью. – Безумцы именно так себя и ведут, но тот факт, что Рис напал на отца, указывает: он хорошо понимал, что поступает неправильно, насилуя женщин, а закон это и будет учитывать. Он знал, что творил, – и это решающий фактор.

– Но должно быть что-то еще! – в отчаянии вырвалось у Эстер. – Я не могу этого позволить! Я так часто за ним наблюдала, так долго…

Адвокат встал, обогнул стол и подошел к Эстер.

– Тогда, если миссис Дафф желает, чтобы я представлял Риса, позвольте мне прийти и увидеться с ним лично.

– Он совершеннолетний! – горячо сказала Эстер и тоже поднялась. – Это ему решать!

Сухо улыбнувшись, Рэтбоун сочувственно покачал головой.

– Моя дорогая Эстер, раз он не в состоянии говорить и писать и не имеет профессии, он не только ограничен в способах защиты, но и не располагает финансовыми средствами.

– Его отец был богат. Рис довольно обеспечен, – запротестовала она.

– Если он убил своего отца, то нет. Вы знаете это не хуже меня. Если его признают виновным, он не сможет наследовать.

– Вы хотите сказать, что он останется без защиты, потому что если его признают виновным, то он не сможет заплатить? Это чудовищно! – Мисс Лэттерли так разозлилась, что не находила слов. – Это…

Рэтбоун положил ладони ей на плечи и заставил посмотреть ему в лицо.

– Я этого не говорил, Эстер. Думаю, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы допустить мысль, что я работаю только ради денег…

Она сглотнула. Ей стало стыдно за себя. Эстер пришла просить его взяться за безнадежное дело, потому что верила, что он не откажет.

– Простите.

– Но я действую в рамках закона, – закончил Оливер. – В подобной ситуации мне надлежит сначала переговорить с его матерью. Хотя подозреваю, что в вашем присутствии и под влиянием вашего авторитета в доме я найду в ней готовность к сотрудничеству.

Она вспыхнула.

– Благодарю вас, Оливер.

Рэтбоун лишь учтиво склонил голову.

* * *

Уже в середине вечера он приехал на Эбери-стрит. Эстер уведомила Сильвестру, что адвокат готов, по меньшей мере, ознакомиться с делом, а та была слишком смущена и встревожена, чтобы возражать. Она уже посоветовалась со своим солиситором, тихим мужчиной, искушенным в вопросах собственности, наследования и финансов и совершенно несведущим в области уголовного права. Он выразил готовность направить письменное поручение любому барристеру, которого ему назовут, готовому взяться за столь бесперспективное дело.

– Сэр Оливер Рэтбоун, – объявил дворецкий, и в гостиную почти сразу вошел Рэтбоун. Как всегда, он выглядел элегантно и держался непринужденно, как человек, знающий себе цену и не стремящийся произвести на кого-то впечатление.

– Здравствуйте, миссис Дафф, – произнес адвокат с едва заметной улыбкой. – Мисс Лэттерли, добрый вечер.

– Здравствуйте, сэр Оливер, – ответила Сильвестра с похвальным спокойствием, которого отнюдь не ощущала. – Как вы добры, что пришли. Даже не знаю, что вам удастся сделать для нашего сына. Мисс Лэттерли весьма лестно отзывается о вас, но, боюсь, наш случай может оказаться безнадежным. Присаживайтесь, пожалуйста. – Она указала на стул, и Рэтбоун сел напротив нее.

Эстер устроилась на диване поодаль, но так, чтобы видеть их лица.

– Мы не всегда представляем себе, как выстраивать защиту, пока не займемся ею, миссис Дафф, – спокойно отвечал Рэтбоун. – Могу ли я предположить, что в настоящих скорбных обстоятельствах вам хотелось бы обеспечить сыну всю возможную поддержку? – Он терпеливо и участливо смотрел на нее, словно задал обыкновенный вопрос, и не торопил с ответом.

– Да… – медленно произнесла Сильвестра. – Да, конечно. Я… – Лицо ее оставалось спокойным, но тени под глазами и горькие морщинки свидетельствовали, что собранность обходится ей дорого.

Рэтбоун тут же улыбнулся.

– Конечно, вы еще не видите, чем можно помочь. Признаюсь, я пока тоже, но здесь нет ничего необычного. Какая бы правда ни выяснилась, мы в максимально возможной степени должны позаботиться о справедливости и милосердии. Но этого невозможно достичь, если мистера Даффа не будет представлять кто-то, готовый упорно бороться за него, как за человека не только страдающего, но и не лишенного права на надежду и возможности объяснять свои поступки.

Сильвестра нахмурилась.

– Вы уже блистательно выступаете в роли его адвоката, сэр Оливер. Не могу не согласиться с тем, что вы говорите. Никто не смог бы. – Он сидела не шевелясь, хотя, должно быть, изнутри ее раздирали эмоции. Сейчас миссис Дафф проявляла необыкновенную выдержку, воспитанную долгими годами самодисциплины. – Меня смущает вопрос, почему вам захотелось представлять моего сына, – продолжала она. – А из вашего присутствия здесь, не говоря уже о ваших словах, становится очевидным, что таково ваше желание. Вы не юноша, стремящийся сделать карьеру и заработать имя, и не взялись бы за это дело, будь вы таким. Вы достаточно разборчивы, чтобы браться за любое дело. Почему вы выбрали моего сына, сэр Оливер?

Рэтбоун улыбнулся, и на его щеках выступил легкий румянец.

– Ради мисс Лэттерли, миссис Дафф. Она очень переживает за него, независимо от того, окажется он виновным или нет. Мисс Лэттерли и убедила меня, что мистеру Даффу требуется наилучшая защита. С вашего согласия я сделаю все от меня зависящее, чтобы обеспечить таковую.

Эстер почувствовала, что кровь прилила к ее лицу, и отвела взгляд, избегая глаз Рэтбоуна, – на тот случай, если он посмотрит в ее сторону.

Она воспользовалась его чувствами, возможно, даже ввела в заблуждение, потому что не разобралась в собственных эмоциях. Она понимала, что виновата, но не сожалела об этом и готова была снова сделать то же самое. Если она не будет бороться за Риса, то больше никто не сможет.

Сильвестра наконец расслабилась, осанка ее стала непринужденнее.

– Благодарю вас, сэр Оливер, и за честность, и за сострадание к моему сыну. Боюсь, немногие выразили бы по отношению к нему подобные чувства, если б таковые вообще нашлись. Он… на него будут смотреть… мне кажется… как на чудовище. – Она вдруг замолчала, не в силах продолжать. В ее словах звучала горькая, мучительная правда, столкнуться с которой предстояло не в отдаленном будущем, а через несколько дней. И отныне это войдет в их жизнь. Мир изменится навсегда.

Эстер хотела возразить, как-то утешить миссис Дафф, но все было бы ложью, и они знали это. Что бы она ни сказала, это прозвучало бы как недооценка истинного положения дел и выставило ее в невыгодном свете.