– У вас в семнадцатом поселении сложилась прекрасная традиция, – продолжала Пэтти Левин. – Надеюсь, вы ее продолжите.

– Сделаем все, что в наших силах, – пообещала Лори, хотя понятия не имела, о какой традиции идет речь и как они с Мег должны ее сохранить.

Пэтти Левин по-видимому заметила, что Лори в недоумении.

– Гас и Джулиан – герои, – сказала она твердым спокойным голосом. – Мы должны восславить их жертву.

– Гас? – озадаченно произнесла Мег. – Он тоже убит?

– Нет, Гас жив, – отвечала Пэтти. – Он очень храбрый человек. Мы о нем хорошо заботимся.

– А что он сделал? – спросила Мег, облекая в слова смятение, которое владело и Лори. Им известно было только то, что Гас не вернулся домой в ночь убийства Джулиана и что полиция его разыскивает. – В чем была его жертва?

– Он любил Джулиана, – сказала Пэтти. – Представляете, каким мужеством нужно обладать, чтобы сделать то, что сделал он?

– А что он сделал? – повторила свой вопрос Мег.

– То, что мы ему велели.

У Лори вдруг закружилась голова, как будто она теряла сознание. Она вспомнила, как сидела на корточках у радиатора холодными зимними ночами, прислушиваясь к непристойным звукам, которые почти что с безрассудным отчаянием производили в большой спальне Гас и Джулиан, словно им давно уже было на все плевать.

Пэтти Левин затянулась сигаретой, не сводя глаз с Мег, потом перевела взгляд на Лори, заполняя пространство между ними облаком сероватого дыма.

– Мир снова погрузился в спячку, – сказала она. – Наш долг – его разбудить.

* * *

Кевин понимал, что это перебор: он жует свой бутерброд перед игрой, читая газету под работающий телевизор, а рядом стоит включенный лэптоп. На самом деле все было не так плохо, как казалось со стороны. Компьютер он не использовал – просто хотел, чтоб тот был под рукой, если ему вздумается проверить почту, – да и газету толком не читал. Просто просматривал ее по диагонали, тренируя глаза, скользя взглядом по заголовкам рубрики деловых новостей, не вникая в содержание. Что до телевизора, так тот просто создавал фоновый шум, иллюзию присутствия других людей в пустом доме. Все внимание Кевина было сосредоточено на сэндвиче – индейка с чеддером на куске пшеничного хлеба, немного горчицы и салат-латук – блюдо не изысканное, но вполне сытное.

Кевин почти доел бутерброд, когда Джилл вошла в дом через заднюю дверь. В коридоре она на мгновение остановилась, сбросила на пол свой рюкзак. Наверно, была в библиотеке, предположил Кевин. В последнее время она специально не появлялась дома до тех пор, пока Эйми не уйдет на работу. Девочки с математической точностью рассчитывали свои приходы и уходы, стараясь не встречаться. В лучшем случае их можно было застать дома одновременно, если одна из них спала. Хотя обе уверяли его, что они прекрасно ладят друг с другом.

Кевин смущенно улыбнулся, когда дочь вошла на кухню. Ждал, что она съязвит по поводу его ужина в окружении средств массовой информации, но Джилл даже не обратила на это внимания. Щурясь, она смотрела на дисплей своего телефона, и при этом в лице ее одновременно читались удивление и восторг.

– Привет, – поздоровалась она. – Слышал про святого Уэйна?

– Что с ним?

– Признал себя виновным.

– В чем?

– По многим пунктам, – ответила Джилл. – Похоже, его надолго закроют.

Кевин оживил свой лэптоп, пробегая глазами новостные заголовки. Это была главная новость дня. СВЯТОЙ УЭЙН СОЗНАЛСЯ: НЕОБЫЧАЙНЫЕ ОТКРОВЕНИЯ ОПОЗОРЕННОГО ЛИДЕРА КУЛЬТА. Кевин вывел статью на экран и начал читать:

«Неожиданная сделка… обвинители требуют наказания в виде лишения свободы сроком на двадцать лет… через двенадцать лет возможно условно-досрочное освобождение… «После исчезновения сына я растерялся… Мне хотелось одного – помогать страждущим, но власть опьянила меня… Я использовал в своих интересах множество беззащитных молодых людей… предал свою жену и память сына, а также доверие юношей и девушек, которые обращались ко мне за исцелением и духовным руководством… Особенно девушки… Они были не моими женами, а моими жертвами… Я хотел быть святым человеком, а превратился в чудовище».

Кевин пытался сосредоточиться на содержании статьи, но взгляд то и дело падал на снимок, помещенный рядом с текстом – знакомое фото угрюмого небритого человека в пижаме. Его удивило, что он не испытывает ни удовлетворения, ни злорадства при мысли о том, что святой Уэйн будет гнить в тюрьме. Только слабый толчок жалости, нежеланное чувство схожести с человеком, который разбил сердце его сыну.

Он любил тебя, думал Кевин, глядя на снимок, словно ждал от него ответа. А ты тоже не оправдал его надежд.

Прежде чем подобрать себе новое имя, Нора перекрасила волосы. Именно в таком порядке, думала она, только такая последовательность и имеет смысл. А как еще узнать, что ты собой представляешь, пока не увидишь себя в зеркале? Она никогда не понимала тех родителей, которые подбирали детям имена за несколько месяцев, а то и лет до их рождения, словно не давали имя живому человеку, а приклеивали ярлык на некую абстрактную идею. С ее точки зрения, это было полнейшей бесцеремонностью и проявлением неуважения по отношению к детям.

Она предпочла бы покраситься сама, без посторонних глаз, но понимала, что это очень сложная и рискованная операция, чтобы можно было провести ее на дому. Природа наделила ее темно-каштановыми волосами, и на каждом сайте, откуда она черпала информацию, ее предупреждали, что нужно дважды подумать, прежде чем пытаться перекраситься в блондинку без помощи профессионала. Это сложный, трудоемкий процесс, с применением сильных реагентов, и зачастую приводит, как выражались эксперты, к «плачевным результатам». В комментариях к статьям удрученные брюнетки сожалели о том, что не довольствовались своим естественным цветом волос. «У меня были красивые каштановые волосы, – писала одна из них. – И вот я купилась на рекламу и обесцветилась. Цвет мне подошел, но сами волосы стали тусклыми и безжизненными, – как пластмассовая трава на голове, – так говорит мой парень!»

Такие отзывы посеяли тревогу в душе Норы, но не заставили ее отказаться от задуманного. Она собиралась перекраситься не забавы ради и не для того, чтобы лучше выглядеть. Она хотела навсегда покончить с прошлым, полностью изменить внешность, и самый быстрый, самый верный способ добиться этой цели – стать крашеной блондинкой. Если ее красивые каштановые волосы превратятся в пластмассовую траву, она воспримет это как побочный эффект, с которым вполне можно жить.

В своей жизни она еще ни разу не красила волосы, не делала мелирование и даже не пыталась затушевать седину, появившуюся у нее в последние годы, оттеночными шампунями, несмотря на настоятельные уговоры ее стилиста, сурового критичного болгарина по имени Григорий. «Давай я это уберу, – говорил он ей при каждой встрече с грозным славянским акцентом. – Снова будешь выглядеть, как девочка». Но Нора не стремилась помолодеть. Наоборот, она жалела, что у нее слишком мало седины в волосах, что она не выглядит, как некоторые еще не старые люди, внезапно побелевшие в результате потрясения, пережитого Четырнадцатого октября. Было бы куда проще, думала она, если б незнакомцы с одного взгляда на нее понимали, что она – жертва трагических обстоятельств.