Как думаешь, что я сделала, когда, вернувшись в столовую, увидела, что там никого нет? Думаешь, я закричала, заплакала, упала в обморок? Или вытерла лужу, потому что сок растекался по столу и скоро начал бы капать на пол?

Ты знаешь, как я поступила, Кевин.

Я вытерла этот чертов яблочный сок, потом опять пошла на кухню, бросила мокрые салфетки в мусорные ведро, сполоснула руки под краном, вытерла их и снова вернулась в столовую. Глянула еще раз на стол, за которым никого не было, на тарелки, бокалы, на недоеденную пищу. На пустые стулья. Я не знаю, что было потом. Словно моя память отключилась на той минуте и снова включилась лишь спустя несколько недель.

Допустим, я рассказала бы тебе это во Флориде. Или в День святого Валентина. Что бы тебе это дало? Ты счел бы, что лучше узнал меня? Наверно, ты сказал бы мне то, что я и без того знаю: что все дети плачут и проливают сок, и это ерунда. Что все родители устают, раздражаются и мечтают немного побыть в тишине и покое. Но это не значит, что я желала избавиться от тех, кто мне дорог.

А что если они исчезли по моей вине? Что тогда?

Я желаю тебе счастья. Ты был добр ко мне, но меня уже не исправить. Мне очень понравилось, как мы с тобой танцевали.

Люблю,

Н.

* * *

Виндева1405 (22:15:42): как дела?

Джилл123 (22:15:50): дурака валяю. а вы?

Виндева1405: (22:15:57): о тебе думаю (:

Джилл123 (22:16:04): я тоже (:

Виндева1405 (22:16:11): пришла бы в гости

Джилл123 (22:16:23): не знаю…

Виндева1405 (22:16:31): тебе здесь понравится

Джилл123 (22:16:47): что будем делать?

Виндева1405 (22:16:56): переночуешь (:

Джилл123 (22:17:07):???!

Виндева1405: (22:17:16): хотя бы пару ночей, посмотришь, как тут

Джилл123: (22:17:29): что я отцу скажу?

Виндева1405: (22:17:36): тебе решать

Джилл123: (22:17:55): я подумаю

Виндева1405: (22:18:08): я не тороплю, придешь, когда будешь готова

Джилл123: (22:18:22): мне страшно

Виндева1405: (22:18:29): это нормально

Джилл123: (22:18:52): может, на следующей неделе?

Виндева1405: (22:18:58): это было бы здорово (:

Том вел машину, рассказывая Кристине про Мейплтон. Он надеялся убедить Кристину немного погостить в доме его семьи, а не просто переночевать там по пути в Огайо, как они намеревались.

– Дом у нас большой, – говорил он. – Мы можем жить в моей прежней комнате сколько захотим. Я уверен, отец с сестрой с радостью помогут нам с малышкой.

Это, конечно, было самонадеянное заявление, поскольку отец с сестрой даже не догадывались, что он едет домой, тем более не один. Том собирался предупредить их, но последние дни выдались суматошными, и он подумал, что лучше действовать по обстоятельствам, не принимая окончательного решения, пока они не доберутся до места. Не хватало еще, чтоб он обнадежил отца, а потом разочаровал его, как это не раз бывало в прошлом.

– Летом там чудесно. В двух кварталах большой парк, озеро, где можно купаться. У одного из моих друзей во дворе стоит джакузи. А в центре города есть приличный индийский ресторан.

Он импровизировал, хотя, возможно, Кристина его вообще не слушала. Том безумно радовался, что они, отклонившись от маршрута, едут в Мейплтон, так как это означало, что у него есть возможность подольше побыть с Кристиной и ребенком перед тем, как они исчезнут из его жизни.

– Если б еще мама была дома. Именно она… Малышка в автолюльке на заднем сиденье запищала.

Она была крошечная – ей еще и недели не исполнилось, – и легкие у нее еще не окрепли. Пока она издавала лишь натужные мяукающие звуки, но у Тома от ее писка все нутро переворачивалось, что его немало изумляло. Нервы начинали звенеть, все существо переполняла тревога – чувство, близкое к панике. Единственное, что он мог сейчас сделать, это, глядя на ее сморщенное недовольное личико, отражающееся в зеркале заднего вида, постараться успокоить ее воркующим голоском, которым он уже привык с ней разговаривать.

– Все хорошо, крошка. Беспокоиться не о чем. Потерпи чуть-чуть, мой сладенький горошек. Все в полном порядке. Поспи еще немного, ладно?

Том надавил на газ и сам испугался, потому что машина мгновенно рванула вперед, а стрелка спидометра героически перескочила сразу через несколько делений. Автомобиль охотно погнал бы еще быстрее, но Том сбавил скорость. Нельзя было допустить, чтобы полиция остановила их «БМВ», который они или взяли напрокат, или угнали. Все зависит от того, как Фолки на это посмотрят.

– Думаю, еще миль десять до следующей стоянки, – сказал он. – Видела недавно указатель?

Кристина не ответила. Она находилась как будто в ступоре. Сидела в пассажирском кресле с ногами, подняв колени к самому подбородку, и смотрела перед собой с абсолютно отсутствующим выражением на лице. И так она вела себя всю дорогу, – будто младенец на заднем сиденье – попутчик, подобранный на дороге Томом, незваный гость, который не вправе претендовать на ее внимание.

– Не плачь, детка, – увещевательным тоном бросил Том через плечо. – Ты проголодалась, я знаю. Мы купим тебе ромовую бабу, да?

Удивительно, но малышка, кажется, поняла его. Она всхлипнула еще несколько раз – издала тихий писк, сопровождаемый судорожными вздохами – скорее остаточная реакция, чем выражение протеста – и снова заснула. Том взглянул на Кристину, надеясь, что она улыбнется ему или хотя бы кивнет в знак благодарности, но она будто и не заметила, что в машине стало тихо, так же, как раньше не реагировала на шум.

– Большую вкусную ромовую бабу, – пробормотал Том, больше обращаясь к самому себе, чем к своим пассажирам.

* * *

Тома начинало пугать, что Кристина избегает своего ребенка. Она до сих пор не дала девочке имя, редко с ней разговаривала, никогда не прикасалась к ней и по возможности старалась даже не смотреть на нее. Перед тем как Кристина выписалась из больницы, ей сделали укол для прекращения лактации, и с тех пор она с радостью все заботы о малышке перепоручила Тому: он кормил, переодевал девочку, купал ее.

Том не осуждал Кристину за то, что она все еще пребывала в шоковом состоянии; он и сам до сих пор не мог окончательно прийти в себя. Их жизнь мгновенно утратила всякую упорядоченность после того, как мистер Гилкрест признал свою вину и сделал унизительное заявление, в котором, он публично заклеймил себя серийным насильником несовершеннолетних девочек и попросил прощения у своей «настоящей жены». По его словам, она была единственной женщиной, которую он всегда любил и будет любить. Предательство святого Уэйна привело Кристину в ярость. Буквально на следующий же день у нее начались роды. Заорав от боли на первой же схватке, она потребовала, чтобы ее отвезли в больницу и дали ей самое сильное болеутоляющее. Деморализованные Фолки не стали с ней спорить; по-видимому, даже они понимали, что все кончено и что вдохновлявшие их пророчества оказались пустыми мечтами.