Неужели он растил ее ради этого? Ради того, чтобы она стала королевой-хэтарой? Боль и разочарование затопили Майю. Силы оставили ее.

— Тебя готовили к этому самому мигу, — ухмыльнулся Корриво и побарабанил пальцами по богато изукрашенной спинке случившегося рядом стула. — Ты вознесешься превыше королей и будешь повелевать ими. У тебя будут самые лучшие платья. Роскошные драгоценности. Любовники, вино, золото в изобилии. Этот мир твой, моя милая, — бери что пожелаешь.

Он подошел ближе.

— Ты будешь прекраснее всех женщин на земле. Они будут завидовать каждому платью, каждому локону в твоей прическе. Они будут склоняться перед тобой, заискивать, вымаливая взгляд, кивок одобрения, мимолетную похвалу. А мужчины… мужчины будут тебя боготворить.

Корриво говорил, а Майя смотрела в глаза Валравену, и ее обвиняющий взгляд резал как кинжал.

— Все это сделал со мной ты, — прошептала она. — Ты рассорил моих родителей. Ты… ты уничтожил их жизнь, чтобы создать мою.

Губы ее дрожали, в сердце закипал гнев.

— Да, — произнес Валравен и сделал шаг к ней. Его глаза смотрели цепко и пронзительно. На скулах выступил легкий румянец. — Это сделал я. Ради мига, который наконец наступил. Я хотел, чтобы ты стала тем, кем должна была стать. Чтобы ты проросла.

Майя опустила глаза. Пол под ее ногами устилали богатые ковры. Только теперь она поняла, какую головокружительную власть и богатство предлагают ей эти люди, и осознание этого поднималось в ней как солнце на рассвете. У нее будут экипажи и собаки, слуги и платья, драгоценности и яства. По ее слову любого пошлют на плаху. Один ее поцелуй — и человек умрет. Свобода, которую ей предлагают, будет больше всех океанов и земель. Она, Майя, будет править миром. При одной мысли о такой власти голова шла кругом.

Боль и отчаяние не оставляли ее. Она устала бежать. У нее не было больше сил. Пусть не клетка, но тюрьма из шелка, золота и стали. Не железные оковы, но золотая корона. Чернота заволакивала ее разум. Быть может, пора принять то будущее, которое ей уготовано. По крайней мере, она сможет мстить и отомстит любому. Надо только протянуть руку и принять эту силу.

«Ради этого мига. Ты была рождена ради этого мига».

Сквозь заливавшую взгляд черноту Майя посмотрела на Корриво. Она была как человек, который вошел в воду, и вот уже волны уносят его от берега в океан. Уходит из-под ног песчаное дно, и повсюду вокруг одна только вода. Черные мысли хэтары накатывали валами — ненависть, месть, ненависть, месть, — и не было им ни конца, ни краю. Майя проживет свою жизнь во сне, покуда в реальном мире тело ее будет творить жестокость. Нет, лучше уж броситься лицом в подушку и никогда больше не дышать.

— А если я не соглашусь? — спросила она слабым, едва слышным голосом.

Корриво холодно усмехнулся.

— Согласишься, милочка. Мы слишком много в тебя вложили. Верные терпеливы. Очень терпеливы. Ты удивишься, когда узнаешь, какими мы можем быть терпеливыми.

В голосе его звучала угроза.

— Но если я откажусь? — спросила Майя уже увереннее и сжала кулаки.

— В былые времена для того, чтобы убедить хэтару принять свое предназначение, дохту-мондарцы применяли яд. Змеиный яд. Ты умрешь и возродишься. Правда, бывало и так, что яд не срабатывал. Тебя он, по-видимому, не берет.

Голос его при этих словах звучал как-то странно, но Майя не поняла почему.

— Ты предпочтешь быть не императрицей, а заложницей? Ты и твой муж? Что ж, ваши королевства заплатят за вас неплохой выкуп. Ты же не думаешь, что ты единственная, кого мы готовили к этой высокой чести? — Он шагнул к ней, и в его глазах она прочла жадность и наслаждение. — Но зачем же такие сложности? Возьми то, что твое по праву!

Майя попятилась. Ею завладела паника. Он собирался коснуться ее плеча. Она ощутила его побуждение. Он хотел пробудить обитающий в ней дух. Мысли неслись вскачь, сталкивались и падали осколками, словно битая посуда.

Она не поддастся, сколько бы золотых клеток ей ни посулили. Она никогда не сдастся. Она дочь мастонов. Ее судьба — иная.

— Не прикасайся ко мне, — бросила Майя. Больше она не пятилась, и во взгляде, которым она смотрела на Корриво, не было страха.

Его лицо исказилось от ярости. Он не ожидал неповиновения.

— Ты покоришься, леди Майя. Покоришься. Иного пути нет.

Он ударил мыслью, круша ее волю, наполняя Майю ужасом, бессилием, отчаянием. Глаза у него налились серебром.

Это не мои чувства, сказала себе Майя. Это ложь, такая же, как сны, мучившие ее последние несколько недель. Она сжала зубы и ответила ударом на удар. Корриво был силен, однако она не смела взывать к собственной магии и прибегать к помощи кистреля, ибо это значило бы призвать ее. Железные оковы легли на ее разум, стиснули, лишили воли. Под шорох юбок она упала на колени и уронила голову. Перед глазами сгущалась тьма. Майя пыталась заговорить, пыталась сопротивляться, однако язык не повиновался ей. Смерть стояла у нее за спиной, нашептывала в ухо, веля покориться или потерять душу. По телу побежала жгучая боль, но в душе расцвел гнев.

«Я покоряюсь воле Истока, — произнесла про себя Майя, не в силах выговорить ни слова вслух. — Да будет воля твоя. Если ты пожелаешь, чтобы остаток жизни я провела в оковах — да будет так. Если я должна умереть от голода в темнице — да будет так. Но я не стану служить Бесчисленным. Я покоряюсь только Истоку».

Словно дверь открылась у нее в сознании. Много раз Майя ощущала на себе мощь кистреля, но по сравнению с этой новой силой кистрель был что лужа, притворявшаяся океаном. Оковы, стискивавшие ее разум, раскалились докрасна.

«Валравен! — в беззвучном ужасе вскричал Корриво. — Помоги мне! Я не могу ее удержать!»

Оковы лопнули, и Майя начала вставать, поднимая, выталкивая вверх лежащую на плечах невыносимую тяжесть. Пот заливал глаза, но она заставила себя подняться.

— Нет! — рыкнул Корриво и схватил ее за плечо, то самое, на котором лежало клеймо. Кожа вспыхнула огнем. В сознании Майи встали щиты и сомкнулись, не пропуская огонь. Пылавший в ней жар был так силен, что расплавил бы металл. То была сила Истока, которая пришла ей на помощь.

Ребром ладони Майя ударила Корриво по горлу, а другой рукой оторвала от своего плеча его руку. Захрипев, дохту-мондарец согнулся и стал хватать ртом воздух. Майя выпрямилась и ударила в щиты, огородившие ее разум, однако они были тяжелы и не шелохнулись.

«Ты — моя, — прошипел голос у нее в голове. — На тебе мое клеймо. Тело твое — моя обитель».

«Я покоряюсь воле Истока, а не твоей».

«Ты покоришься мне!»

Под тяжестью, опустившейся ей на плечи, Майя упала на колени.

«Я не поддамся тебе, — поклялась она. — Можешь уничтожить меня, но служить тебе я не буду. Я тебе ничего не обещала».